– Вот, … щенок! Отомстил, сучий потрох! Так и знал, что с ним одни проблемы будут! – начал ругаться Рогов.

– Это ты про бегунка своего?

– Про него, родимого! Про кого ж еще?! Эх!.. Док, ты же свой! Скажи, что мне делать, а?

– В общем, Василь, там история такая: Муромский – это главный у питерских по медицине – сначала считал, что все так и было, как ты рассказываешь. Похвалился, что запросто подвиги этого мальчишки повторит, а дошло до дела – и что-то не срослось у него. То ли дара не хватает, то ли мозгов. Мне коллеги столичные рассказали, что обделался он там перед Милославским по полной. Вот «на радостях» и влепил тебе диагноз в карту.

– Вот… ушлепок! – Ругать столичное начальство было приятно, но бессмысленно: вписанный диагноз от этого не менялся.

– Слабо сказано: его там в управлении все тихо ненавидят, надеялись, что после такого слетит, но как-то вывернулся. Пить еще будешь? – неожиданно перешел к насущному Юрий Алексеевич.

– Мы ж допили уже все?.. – кивнул на пустую коньячную бутылку Рогов.

– У меня спирт есть.

– Наливай!

В процедурной, приспособленной под нужды народа (в лице Рогова и Павлинкина), отчетливо запахло чистым этанолом.

– И с мальчишкой этим дело темное получается. Он – то ли ценный свидетель, то ли еще кто, но трогать его категорически нельзя! – Для пущего понимания Док даже пригрозил капитану пальцем. – Но вот если ты частным порядком стрясешь у него, как он это сделал, то, во-первых, справку эту липовую отзовут обратно, а во-вторых, мало того что тебя восстановят во всех должностях, так еще и наградят чем-нибудь. И будь уверен, награда там немалая будет!

– С чего бы это?..

– А с того, милый друг, что знания такие нашим – тем, кто в поле, – очень пригодились бы! Не все ж, как ты, полный ноль по дару.

– Но-но, у меня целых десять УЕ!

– То-то они тебе помогли!.. – Павлинкин закинул в рот отрезанный скальпелем кусочек колбаски, прожевал, смакуя, и продолжил: – Мальчишка, по слухам, в Москву вернулся, надумаешь – адрес найду, да ты и сам можешь найти, дело наверняка еще в архив не сдали. Выспросишь у него технику – вернешься в опергруппу, нет – останешься бумажки перебирать до конца жизни. В общем, думай сам. Но управление в эти дела нельзя вмешивать никаким боком, все только частным образом!

– Хреново… – Последние капли спирта перекочевали в стакан Рогова, так что непонятно было, к чему относился его возглас – к окончанию попойки или к ситуации в целом.

– Хреново, – повторил капитан, закинув стопку, – я этому гаденышу по башке капитально пробил, да еще всю дорогу до Питера запугивал. А он ничего так, крепкий, зубами только скрипел, а под конец вон как мне выдал…

– Ну голову его я сам лечил и точно могу сказать: к моменту перевозки там и шрамов почти не осталось. Но так у вас пока счет «один-один»: ты ему башку сломал, а он тебе – карьеру. Только у него уже все зажило, а тебе еще побегать придется.

Как и любой пилот МБК, Григорий Осмолкин был крупным накачанным мужчиной весом порядка ста кэгэ. В снаряженном состоянии вес меха мог достигать полутора центнеров и даже больше, поэтому дохляков в таких частях просто не водилось, ведь от повреждений начинка могла отказать, и пилот мог остаться один на один с громоздкими неудобными доспехами, из которых требовалось хотя бы самостоятельно выбраться, а в идеале – продолжить в них бой. За годы инвалидности Гришка, конечно, подрастерял форму, но по ощущениям, последнее время усиленно тренировался, так что слабаком не был по определению. Но это ему не помогло, потому что и я последние полгода не сидел сложа руки.