– Это не ваши, это Наташины деньги! – Голос мужчины срывается и дает петуха, писк такого внушительного дядьки режет ухо. Невоспитанно прочищаю пострадавший орган слуха пальцем.

– Оу! Точно, как драгоценное здоровье вашей супруги?

– Не смейте говорить о ней в таком тоне! – Напоминание о жене благотворно действует на собеседника, похоже, здесь и впрямь «чуйства». Смахнув мысленно воображаемую слезу умиления, продолжаю беседу:

– Ну-ну-ну! Так и запишем – здорова! А вот вы что-то бледный такой; может, водички? – Беру с журнального столика стакан и наполняю водой, пользуясь даром.

Выглядит легко и непринужденно, но на самом деле требует запредельного контроля. Не совсем моя заслуга – это единственное действие с водой, отточенное мной-Егором до автоматизма еще в раннем детстве бесконечными тренировками. С помощью источника, если отбросить силу жизни, только разрушать легко, для созидания эти силы не приспособлены. Наполнить стакан – та еще задачка, мне гораздо проще затопить всю комнату, чем нацедить несчастные двести грамм, да еще не повредив посуду! Но что поделать – требуется не убить купчину, а срубить с него деньжат. Причем желательно не давая ни малейшего повода обвинить в давлении. Так что понты – наше все!

– Вот, чистейшая! Наверное, даже целебная! – Слегка впечатленный мужчина покорно опустошает поднесенный стакан. Проверено на себе – обычная чистая вода, никакого подвоха.

– И чего вы так всполошились? Наташины деньги можете не трогать, я о них ни слова не говорил! Но у меня и свой пай в вашем деле имеется. Я тут решил переехать, а это такие траты! Да еще раньше вы меня заставили потратиться на переезд от Натальи. А все так дорого! Ужас просто! – Огромных усилий стоит сохранять спокойный благожелательный тон, когда хочется ржать.

– И что вы все-таки хотите? – справившись с собой, спрашивает купец.

– Выкупите мой пай. И я вас больше не потревожу. Ничего общего у нас с вами не останется, воспоминания оставьте себе.

– Сто тысяч.

Тонюсенькое водное лезвие срывается с пальцев и разбивает стакан, все еще зажатый купцом.

– Что ж вы так неосторожно-то, Иван Иванович! Порежетесь ведь!

– Двести.

– А как ваше здоровье вообще? Сердечко не шалит? В вашем возрасте, да еще с молодой женой, стоит уделять здоровью повышенное внимание. – Заботливо беру купчину за руку, якобы щупая пульс и слегка взвинчивая кровяное давление.

Вырвав руку, Гавриленков некоторое время шумно дышит, успокаивая подскочивший ритм сердца.

– Сколько вы хотите?

– Есть такая замечательная круглая цифра: полмиллиона называется. Давайте сразу на ней остановимся.

Мои паи, конечно, столько не стоят, а вот в сумме с Наташкиными деньгами набежит гораздо больше, хорошо купчина сумел раскрутить наш проект; контракт с администрацией города, который мы с ним отхватили в январе, очень помог в свое время подняться.

– Вы… вы шутите? – Купец неосторожно режется осколком, все еще зажатым в кулаке.

– Нисколько. – Мимоходом, даже не касаясь, залечиваю порез. – Кстати, какой цвет гранита вы предпочитаете?

– К-к-какого гранита?

– Ну как: на памятник… Вы так плохо стали выглядеть, еще и порезались, а я предупреждал вас…

Купец устало молчит некоторое время, а потом решительно достает бланк договора и начинает его заполнять. Люблю понятливых людей, а то уже устал держать сочувственную мину, все время хихикнуть хочется. Спустя полчаса подписываем договор. Аккуратно складываю свой экземпляр и прячу во внутренний карман.

– У меня пока только чек.

– Отлично; вы же не хотите надуть своего бывшего делового партнера?

Злой взгляд купца говорит об обратном, но внешне он обреченно кивает.