— Олег, ты не ответил мне, где ты деньги нашёл? — отец хмурился, и это простая эмоция, казалось, забирала у него все силы.
— Пап, все в порядке, мне дали кредит.
— Не нужно мне врать, а? Кто тебе кредит даст? Я-то знаю, сколько стоит лечение. Под опель тебе его дадут что ли, ага, догонят и ещё дадут, — буркнул он.
— Ты прав. Я не хочу тебя обманывать, но говорить не буду, — кафельный пол занимал всё моё зрение.
— Батя тебя любит, а ты его бесишь. А мне нервничать нельзя, — он улыбнулся уголками губ. Ну хоть не криминал?
— Нет, всё законно.
— И то слава богу, — заметное напряжение отпустило его.
— Я тебе апельсинов принёс, — попытался я сменить тему.
— Спасибо, брось на тумбочку. Он вздохнул, — корейцы или немцы?
— Корейцы. У них процент выживаемости выше.
— Ну и как я с ними говорить буду?
— Бать, тебе говорить ничего не надо будет, пальцем ткнёшь в живот, закрыл глаза, открыл глаза, проснулся здоровым человеком.
— А как я медсестёр кадрить буду, если я не говорю по-ихнему, — отец храбрился.
— По их.
— Я в тебя щас апельсином кину, балбес.
— Жестами. Будешь им подмигивать и приглашающе руками делать, поправьте мне, мол, подушку, очень неудобно.
Отец засмеялся. Его задорный смех вызывал одновременно и радость, и тоску. Кажется, последний раз он так смеялся до диагноза.
— Смотри, найду себе там невесту, будет у тебя брат раскосый, жалеть будешь, что к немцам не отправил.
— Ничего, переживу.
— Иди давай, скоро местная домомучительница фрекен Бок придёт, на процедуры меня везти. А она, скажу тебе, дружище, как три корейские медсестры в обхвате. Не забалуешь.
Из палаты я вышел полный решимости. Нужно будет, просижу в капсуле и два года, но отец у меня снова на ноги встанет.
***
Мой начальник в Райно—Тэке подписал заявление на неоплачиваемый отпуск, не глядя. Долго мялся, пытаясь подобрать слова, наконец, выпалил.
— Олег, очень надеюсь, что ты вернёшься к нам в отдел. Знаю, что ситуация у тебя сложная, я к боссам за тебя ходил, просил, эта скотина, — он огляделся и тише добавил, — Макбрайд зарубил, сказал, грейд[7] не позволяет, и всё. Мудак. Поэтому я рад, что ты нашёл деньги. Лечи отца и возвращайся к нам. Твоё место тебя дождётся, обещаю.
Хороший все же, Прокофьев, мужик. Нужно будет ему вискарь презентовать потом.
— Спасибо, Тимофей. Если что, ты же играешь, да?
— А то, 115й уровень, — подбоченился руководитель. — Друид, Косолапым зовут.
— Хорошо, можешь с моим отцом связаться? Вот его телефон. Не знаю, насколько это всё затянется, напиши мне, если от него какая-то информация поступит. Я тебя сам найду.
***
Договор составили максимально непонятным бюрократическим языком. Суть же его сводилась к тому, что обо всех рисках и опасностях я предупреждён и, если стану овощем в результате этого эксперимента, то Парагону я никто и звать меня никак. Иски обязуюсь не подавать, претензий не имею. Лечение они мне оплачивать не будут, скинут у обочины и дальше поедут.
Стоило письму с подписанными документами улететь, как зазвонил мобильный.
— Олег, повезло вам, в уходящий поезд заскочили, — Алексей звучал нарочито доброжелательно. Ваши документы пришли на пять минут раньше, чем другого претендента. Двенадцатым будете. Жду вас завтра, у нас в офисе. Отбой.
— Хорошо, спасибо.
***
Алексей осмотрел дюжину стоящих или сидящих в кресле-коляске, как в случае с осунувшейся молодой девушкой, перед ним разнородных людей и начал инструктаж.
— Уважаемые добровольцы проекта Оберон, ещё раз напоминаю правила. Сейчас вы будете тянуть жребий на продолжительность погружения. После этого, подходите к любой капсуле и ждёте дальнейших инструкций. Техники вам всё подробно объяснят. В каждую капсулу случайным образом запрограммированы настройки реалистичности. Две из них имеют уровень боли и наслаждения — 100%%, две — 50%%, две — 25%%, у остальным шести уровни наслаждения и боли не равнозначны, т.е. один выше другого. Уровни составляют 15%%, 30%% и 70%%. Сделано это для того, чтобы определить оптимальные настройки для человеческого разума при полном погружении.