Именно поэтому я купила билеты и пошла на концерт. Я в свои годы, а мне далеко за пятьдесят, уже давно разучилась плакать. Я коплю все эмоции в себе и не могу отпустить. На этот раз, сидя в сумраке зала и слушая прелюдию 24 Шопена, я наконец-то смогла расслабиться и поплакать. Как давно мне этого не хватало.

После концерта я зашла в клинику. Мне открыла администратор, дежурившая этим вечером, пригласила зайти, сама вернулась за стойку администратора. Клиника работала круглосуточно, но в десятом часу ночи уже не вели регулярный прием. Дежурный врач вышла по звонку администратора.

– Здравствуйте, – поздоровалась она.

– Здравствуйте. Я по поводу Теодора. Кабель, дворняга.

– Да, пройдемте в смотровую, – пригласила она.

Мы зашли в кабинет. Ярко освещённая небольшая комната. У правой стены стол с компьютером, скамейка для посетителей. У левой стороны стол на котором осматривают животных, стойка с медицинскими принадлежностями, укладкой, подручным материалом. Ветеринар открыла на компьютере карточку с данными, вспомнила историю болезни.

– Ваш мальчик очень по вам скучал, – сказала она.

– Нет никакой надежды? – спросила я.

– Ну вы сами понимаете, в таком состоянии, в котором он находится, мы уже ничего не сможем сделать. Он очень мучается. Мы можем только облегчить лекарствами и обезболивающими препаратами. Но… я вам рекомендую все же усыпление. Ему уже… – ветеринар посмотрела в компьютер, – уже семнадцать.

– Я понимаю. У меня нет возможности ухаживать за ним. Днем я на работе… весь день он один.

– Да, конечно. Я вас понимаю, я знаю что такое прощаться с любимым животным. Это очень тяжело. Но вы должны тоже понимать, как ему плохо и больно.

– Хорошо, я могу с ним попрощаться?

– Да, конечно. Сейчас мы его принесем.

Я сидела в смотровой и ждала. Минуты тянулись. Освещенная ярким светом небольшая комната, стол с компьютером, скамейка для клиентов и процедурный стол, на котором осматривают пациентов. Я много раз бывала в этой клинике, в этих смотровых, но в этот раз она казалась мне особенно холодной и какой-то жесткой, колючей.

Принесли моего малыша. Я помню как семнадцать лет назад я подобрала его щенком в канаве, притащила в ветеринарную клинику. Маленький комочек, ежился и скулил у меня в руках. Его осмотрел ветеринар, поставил прививку. «Малыш – очевидно дворняга, без ошейника», сказал ветеринар. Чипов тогда не было. Я оставила его у себя, назвала Теодором, или просто Тедди.

Это сейчас по улицам Москвы не бегает ни одной бродячей собаки. Их всех давно выловили, стерилизовали, отправили по питомникам. Возможно в Подмосковье, или еде дальше в область, можно встретить бродячих собак, которых выгоняют нерадивые хозяева. Но не в Москве. А пятнадцать-двадцать лет назад они бегали по улицам, сбивались в стаи, лязгали своими оскалами на прохожих… особенно зимой, когда в самый лютый мороз им нечем было поживиться и негде было согреться. Я помню как сама со страхом шарахалась от подобных стай.

Сейчас собаку на улице Москвы можно встретить, если только какого-нибудь бедолагу выгонит наигравшийся, избалованный ребенок. Бывает так, что ребенок выпросил щенка. Ребенку весело, он рад. Но через какое-то время щенок подрастает, превращается в огромного пса, с которым уже не поиграешь и не помучаешь, за которым нужно ухаживать, воспитывать, кормить, выгуливать. И ребенок, когда-то страстно желавший питомца, просто выгоняет его на улицу. А зачем ему взрослая собака? Ведь можно попросить родителей купить новую. И родители покупают, а в семье у них вырастает нерадивый недоросль, который заботится только о своих интересах и не способен нести ответственность за себя, и уж тем более за кого-то еще.