Однажды мы с Генкой приехали к Жоржу на дачу. Мы были студентами и было это, вероятно, весной (в мае-июне) 1971 года. Приехали мы вдвоем, не было кроме нас с Генкой никого. Жорж в это время копался на участке. Ну, мы, естественно, предложили помощь. Жорж показал нам – вот здесь вскопать, там подравнять… А я приехал в «обычной одежде», даже чуть ли не в галстуке, и копаться в земле в ней было… Ну, неудобно! И тут Жорж дал мне свою американскую военную форму! Она у него была! Это я никогда не забуду – бриджи, куртка и военные ботинки. Особенно поразили ботинки – они были лучше тех, в которых я приехал! Вот интересно, остались они или нет? Там в подметке было то ли пять, то ли семь слоев кожи, слой на слой, я специально смотрел, суровыми нитками прошиты и по всей подошве стянуты медными скобами через 3–4 сантиметра. (Мой вопрос: «Черные?». Ответ: «Нет, светлые, коричневые!»). Конечно, все это великовато было, Жорж ростом-то был повыше меня, но я именно в этой одежке и копался в земле… Так что я точно знаю, что свою военную форму Жорж держал на даче! К тому времени для меня уже не было секретом, где Жорж провел войну, но вот так прочувствовать это буквально «на своей шкуре» было и удивительно и лестно!

А ещё раз я был на даче уже с Захаром. Я вообще-то был у Жоржа на даче два или три раза. В этот раз, уж не помню по какому поводу, мы приехали с Верой и с Захаром. Это был год, вероятно, 1979… Жорж сказал: «Пошли в Абрамьцьево!». И мы пошли в Абрамцево. Пешком. Жорж взгромоздил Захара на плечи. А Захару было то ли 3, то ли четыре года – тяжеленький такой. И вот Захар довольный сидит на шее Жоржа, болтает что-то, а мы периодически умоляем: «Жорж Абрамович! Да опустите Вы его!..». Но Жорж нас не слушает. А было ему тогда уже лет 65–66. Опять-таки – старик в нашем тогдашнем понимании! А он хорошим широким шагом дотащил Захара до Абрамцева… И там не опустил. И вот сидит этот довольный бутуз на плечах у Жоржа, а он с ним и по парку гуляет!

Была у Жоржа неутоленная любовь к детям. Она свойственна хорошим людям (Впрочем, и не очень хорошим она тоже свойственна ☺…).

Вся эта история – просто с ума сойти! Однажды сидел я в приемной Саркисова (пришел подписывать какие-то бумаги по спортлагерю). И вот из кабинета выходит Малков, видит меня и восклицает: «Ой! Георгий Гайкович! Как хорошо, что Вы здесь. Вы же были у Жоржа Абрамовича дипломником? Вы с ним и потом дружили? А вот мы тут с ректором голову ломаем, не знаем, что делать… Вот пришла такая бумага Жоржу Абрамовичу, а он ведь умер…». Я буквально остолбенел! Меня в Москве не было всего три или четыре дня, но если бы такое случилось, мне бы уж сообщили об этом! Не важно кто, но позвони ли бы! И я удивленно выдавил из себя: «Как умер?!». Малков говорит: «Да Вы пройдите к ректору…». В кабинете Саркисов, глядя на меня, смущенно бормочет: «Да, вот такая история… Жалко, конечно…». И выясняется, что бумага эта – письмо Саркисову от Крамиша с просьбой дать информацию о Жорже! А Жорж к тому времени уже года три как ушел с кафедры. Мне дают письмо со словами – «И как теперь на него ответить?». Я звоню Геннадию – мол, такое дело, как мне с Жоржем связаться? Через какое-то время мне звонит Жорж, я читаю ему это письмо на английском. А там – славословия Жоржу. И что был, якобы, Жорж чуть ли не лучшим другом Крамиша. И Жорж мне говорит: «А, Крамиш!.. А ты знаешь, Жора, теперь можно об этом говорить, что я был первый советский человек, который держал в руках ампулу с плутонием? А этот Крамиш… Я все время думал, что он за мной следит…». Я не стал говорить, что его в Менделеевке уже «похоронили»… (Собеседник: «Ну, Жорж знал, что его «похоронили»»… Г. Г. Каграманов: «Ну, наверно! Может, я сам сказал ему потом, или Генке, а он передал…»).