Бинтуя меня, он рассказывал о рыбалке, туристах, автобусе и рыбацких лодках, спрашивая, что я думаю по каждому вопросу, как будто у меня на все было свое законное мнение. Никто из взрослых еще не говорил со мной так, будто я имею значение.

– Ну вот. Пойди посмотри на себя, – сказал он, закончив и гордо улыбаясь. Я осмотрелся в поисках зеркала.

– Куда?

Он рассмеялся.

– Ах да, извини. Вон там, за занавеской, увидишь ванную. На маленьком столике, где стоит умывальник, лежит зеркало для бритья.

Я прошел за занавеску, за которой маленький фонарь на батарейках освещал место, где вряд ли бывал кто-то еще, кроме Хэнка.

На территории, занимавшей пять или шесть футов автобуса, разместились унитаз и маленький душ, оба отчаянно нуждавшиеся в чистке. Рядом громоздился совсем крошечный столик с грязной фарфоровой чашкой, по-видимому, заменявшей раковину. Край чашки стоял на одной из труб, ведущих под землю. К столику с чашкой было прикреплено маленькое круглое зеркало, подвешенное к ручке, которая могла сжиматься и разжиматься, как аккордеон, позволяя поднимать и опускать зеркало сообразно росту. Я опустил зеркало, осмотрел свои раны и результат манипуляций Хэнка.

В общем-то, он только смыл кровь и наложил пластыри на порезы. У меня был синяк под глазом, губа, разбитая изнутри. Нос напоминал маленькую розу в цвету. На левой щеке, аккурат под глазом, был порез, на правой – еще один, прикрытый маленькой повязкой. Судя по всему, мне нужно было бы наложить пару швов, но я в жизни своей не был у врача, поскольку мои родители считали, что медицинская помощь требуется только тем, кто при смерти. Губа, по ощущениям весившая фунтов шесть, выглядела лучше, чем я думал. Она распухла, но не сильно. Мне понравилось, как Хэнк обработал мои раны, и понравился сам Хэнк. Он не переборщил с бинтами, наложив сколько нужно, и я подумал, что с ними у меня крутой вид.

Повернувшись, чтобы уйти, я увидел на стене несколько черно-белых фотографий. На нескольких я узнал Хэнка в гораздо более молодом возрасте, но кто на остальных, понять не мог. На одной он был с женщиной – я решил, что это его жена или подружка. Они улыбались, и по ним было видно, что они друг другу нравятся. На другой были Хэнк и маленький мальчик, а из-за их спин выглядывала девочка еще младше. Я подумал – вдруг это его сын и дочь? Но мне показалось нелепым, что у этого мужчины, живущего в автобусе, где-то есть дети. И еще было фото Хэнка в военной форме, молодого, лет двадцати или, может, тридцати с небольшим. На груди у него висело множество медалей и лент. Одну медаль я узнал – «Пурпурное сердце». Ее вручали только тяжелораненым, и я задумался, куда ранен Хэнк.

Пробыв в ванной сколько нужно, я вышел к Хэнку, убиравшему средства первой помощи обратно в аптечку. Мне захотелось спросить у него насчет фотографий, но не хотелось заводить долгий разговор. Я поблагодарил его и уже хотел прощаться, но он попросил меня остаться еще ненадолго.

– У меня редко бывают гости. И ты не рассказал мне, почему тебе так нужны деньги, что ты решился нарваться на неприятности со стороны этих мальчишек, устроив торги. – Оказывается, он слышал больше, чем я думал. – Этот парень, Томми – настоящий головорез, и нужно иметь много мужества, чтобы пойти ему наперекор.

Мне стало интересно, поймет ли меня Хэнк, и я решил дать ему шанс меня понять. Я рассказал, как нашел Скелета и как мой отец разрешил его оставить только в том случае, если я сам буду его обеспечивать. Когда я выложил все, Хэнк, сощурившись, посмотрел на меня:

– Так, значит, ты на все это пошел ради голодающей собаки?