В Англии их ждали семьи, согласившиеся приютить у себя маленьких беженцев; у каждого из принимающих была на груди табличка. Самуила встретили две женщины, мать и дочь; они просили девочку, достаточно взрослую, чтобы помогать по хозяйству, и долго препирались с волонтерами, пока мальчик ждал, прислонившись к стене, с чемоданчиком и скрипкой, в испачканном рвотой пальтишке. У этих женщин он пробыл недолго. Обе работали на фабрике, где шили военную форму, и, хотя их разделяло больше двадцати лет, казались двойняшками: обе говорили напыщенно, туго накручивали волосы на бигуди, носили мужскую обувь; у обеих воняло изо рта. Они жили в высоком, узком доме, битком набитом фарфоровыми фигурками, часами с кукушкой, искусственными цветами, салфетками, связанными крючком, и прочими предметами сомнительного вкуса и пользы; все это было расставлено, развешено и расстелено в ненарушимом порядке. Самуилу было запрещено что-либо трогать. Женщины были очень строгие, вечно в дурном настроении; вся их жизнь подчинялась бесчисленным правилам: они считали каждый кусок сахара и определяли, кому куда садиться и в какое время. Они не знали ни слова по-немецки, а мальчик по-английски не говорил, и это раздражало их еще больше. Кроме того, Самуил часами сидел в углу на корточках и молчал, а по ночам писался в постель. Когда волосы у него стали выпадать целыми прядями, его обрили наголо.

Скоро стало очевидно, что это место Самуилу не подходит, и его передали в другую семью, потом в третью, в четвертую; ни в одной этот болезненный, угрюмый беженец долго не задерживался. В конце года его поместили в сиротский приют на окраине Лондона, в красивой сельской местности, среди лугов и лесов. В таком буколическом окружении ужасающее каменное здание, служившее госпиталем во время Первой мировой войны, оскорбляло взор. Приют предназначался для детей постарше Самуила, и порядки там были строже, чем в военном лагере. Мальчикам предоставлялась дощатая кровать с тоненьким тюфячком; они питались рисом и овощами, как почти все в те военные времена; учились в залах, промерзающих зимой и невыносимо душных летом, и много занимались спортом, ибо стране было нужно молодое поколение, сильное духом и телом. Детские ссоры было принято завершать на ринге, в боксерских перчатках, проступки карались ударами розги по заду, трусость считалась худшим из пороков. Вначале Самуила освобождали от тренировок и наказаний, поскольку он был астматиком и к тому же много младше остальных воспитанников, но вскоре его лишили этих привилегий.

Все это время мальчик не расставался со скрипкой, но поскольку ему не разрешали играть, сочинял мелодии тайком и проигрывал про себя, в ночной тишине. Не расставался он и с боевой наградой, которую полковник Фолькер прикрепил к лацкану его пальто перед отъездом. Чтобы не потерять медаль, Самуил пришпилил ее к подкладке внутри футляра с инструментом. Он убедился, что медаль волшебная, в точности как и говорил полковник: достаточно было ее потереть, чтобы победить страх. Самуил берег медаль как зеницу ока, ведь полковник дал ему свой талисман на время, и когда-нибудь его нужно будет вернуть.

В Англии народ призывали к оптимизму, верили в победу, хотя война требовала колоссальных жертв – лилась кровь, истощались ресурсы. Немецкие бомбардировки, унесшие жизни сорока тысяч мирных жителей и превратившие целые кварталы в пепел, прекратились, не достигнув поставленной цели – запугать население и заставить правительство сдаться. Едва удалялись вражеские самолеты и звучали сирены, оповещая о конце бомбежки, люди выходили из убежищ, стряхивали с одежды пыль, изображая спокойствие, которого в глубине души никто не ощущал, и включались в работу: тушили пожары, искали выживших среди развалин. Все выдавалось по карточкам, еда была скудная, не хватало топлива для машин, да и для обогрева зимой, госпитали были переполнены, а на улицах встречались солдаты с ампутированными конечностями и голодные дети. Люди старались сохранять достоинство и держать себя в руках. Прославленный британский флегматизм помогал и к опасности, и к многочисленным невзгодам относиться с иронией, будто все это происходит в другом измерении. «Сохраняй спокойствие и иди вперед» – таков был самый распространенный девиз.