Князь отмечал, что старшая дочь по-своему красива, нет, её нельзя сравнить с Прекрасой, но ничего отталкивающего, неприятного взору в ней нет. Больно худа она, нет в её фигуре манящих округлостей, но зато держится гордо, будто хозяйка она здесь всем и всему.

Горлунг постаралась на славу и выглядела миловидной и даже хорошенькой: чёрные волнистые волосы длиной до пояса удерживались серебряным обручем, тем самым, что когда-то подарила ей Суль. Бордово-красное платье, расшитое чёрными нитками, плотно облегало худощавую фигуру, подчёркивая тонкую талию, в вороте виднелась тонкая белоснежная сорочка, выгодно контрастирующая с кровавым цветом платья и смоляным волосом княжны. Чёрные брови казались мазками сажи на бледном лице, они плавно изгибались над чёрными глазами, беспокойными, жестокими, смелыми, зовущими… глазами его любимой Суль.

Сколько лет прошло, а этих глаз Торин не забыл и не забудет никогда, и вот такие же глаза у дочери, удивительно. Князю всегда казалось, что Прекраса чем-то похожа на жену конунга Ульва, золотыми волосами, белой кожей, хотя он всегда осознавал, что у Суль локоны немного темнее, а кожа редкого оттенка, словно светлый мёд. Но теперь Торин осознал, что самой привлекательной чертой в Суль были глаза, страстные, беспокойные, злые. И как ни смешно это было, но все его златокудрые наложницы, рабыни, так же мало напоминали Суль, как Марфа или Виллему. По-настоящему похожа на Суль была лишь Горлунг, и дело не во внешнем сходстве, нет, главное, что их роднило – это тёмная душа и жёсткий взгляд чёрных зовущих глаз.

А Горлунг смело смотрела на князя Торина, но душу её сковал страх липкий, противный, всеобъемлющий, она ожидала, что Торин выгонит её из гридницы, изгонит с позором, не даст даже слова молвить, и тогда ей придётся искать ещё какой-нибудь повод, чтобы её увидел княжич Карн.

Глядя на князя, Горлунг замечала, что он постарел с тех пор, когда она видела его в последний раз, это не могло не вызвать ликования в её душе. А ещё больше радости вызывало в ней то, что недолго осталось ему жить здесь, в подлунном мире. Она это знала, так же чётко, как то, что завтра будет новый день.

Заметив, что князь нахмурился, Горлунг собралась, словно кошка перед прыжком, и, поравнявшись с его креслом, громко молвила по-норманнски:

– Приветствую тебя, конунг Торин.

Князья, услышав родную речь, встрепенулись, переглянулись. Заметив это, княжна добавила:

– Приветствую тебя, конунг Фарлаф.

Фарлаф довольно кивнул, Торин последовал его примеру, оба они с интересом смотрели на Горлунг, не выказывая ни малейшего недовольства. От этого княжне показалось, что кровь побежала по её жилам быстрее, и оледеневшие от страха пальцы стали согреваться.

Марфа испугалась, что появление старшей дочери может вызвать недовольство супруга. Она сжалась в комочек, и только заметив интерес, с которым Торин взирал на дочь, расслабилась и тоже посмотрела на Горлунг. То, что она увидела, успокоила княгиню. Старшая дочь не могла сравниться с её любимой Прекрасой. По-своему она привлекательна, но больно черны волосы, брови и глаза, чтобы быть красивой. Да худа, словно не кормят её совсем. То ли дело статная округлая фигура её Прекрасы. Но одно лишь преимущество было у Горлунг перед Прекрасой – осанка княжеская, гордый поворот головы, прямая спина.

Прекраса, лишь мельком взглянув на сестру, нашла её некрасивой: бледная кожа, без намёка на румянец, не то, что у неё, Прекрасы. Чёрные волосы, словно у рабыни хазарской, злые глаза. Не соперница она ей. Кто позарится на такую? Видно, век ей придётся куковать в покоях своих, лечить болячки девок теремных да воинов. Не то, что ей, Прекрасе, жить, мужем любимой.