– Суль, не покидай меня, … не оставляй… поедем со мной… я всё для тебя сделаю, Суль…

Марфа знала родной язык Торина достаточно хорошо и понимала, что «суль» означает «солнце». Приняв эти слова за бред больного, Марфа, выдернув руку из ладоней мужа, отвернулась, и тут заметила взрослую понимающую улыбку своей маленькой помощницы, улыбку человека, разгадавшего чужую сокровенную тайну. Не по себе стало Марфе от этого, словно окатили её ушатом воды колодезной, показали на место её ничтожное в сердце княжеском, ибо даже ребёнок разумел о муже её более, чем сама княгиня.

Вскоре князь Торин поправился, но Морена лютая не ушла из их дома с пустыми руками, она забрала самое дорогое – Митяя, наследника княжеского.

Эта потеря была самой тяжёлой в жизни и Марфы, и Торина, но общее горе их не сплотило, а скорее наоборот, ещё больше отдалило друг от друга. Торин всегда был угрюм и молчалив, он был одиноким волком по натуре, а Марфа – общительная светлая женщина, замкнулась в себе и впервые поняла, как тяжело быть одинокой, бесконечно одинокой в доме, полном людей. Ей казалось, словно она по привычке выполняет обязанности жены княжеской, а все её чувства, разум, спят глубоким беспробудным сном.

Княгиня Марфа считала мужа человеком душевно не способным на теплоту, любовь и нежность, и была удивлена, поняв, что и он когда-то кого-то любил. Поняла она это внезапно, услышав из уст мужа ещё раз слово «суль», и тогда осознала, что это имя.

Однажды Торин увидел, как Марфа и маленькая Прекраса идут от коптилен к гриднице, и, потрепав Прекрасу по голове, Торин на секунду задержал дочерний локон в руке, задумчиво сказав:

– Золотые, почти как у Суль…

В тот миг княгиня Марфа осознала, что никогда князь Торин не изменит своего отношения к ней, не оценит её заслуг и стараний, не полюбит её поздней и сладкой любовью, нет, в его сердце властвует другая женщина, женщина, носящая странное имя Суль.

Княгиня так и не смогла более родить ребёнка Торину, не помогли ни волхвы, которые всё-таки вернулись в Торинград, ни молитвы. Отчаявшийся князь стал брать на ложе девок теремных и рабынь, в надежде, что появится наследник, но всё оказалось безуспешным, видимо Недоля обратила свой взор на их двор.

И только солнцеворот назад княгиня Марфа ожила, отпустила её тоска лютая, беспросветная, ибо полюбила Марфа сильно, страстно, нового дружинника мужа. Стоило княгине поднять глаза на Дага, как стало ясно ей, что вот она, любовь, так мил сердцу княгини стал норманнский воин. Почему-то Даг не вызывал у Марфы того страха, что вызывал Торин, княгиня не верила, что Даг жесток.

Ночами предавалась Марфа сладким и постыдным мечтам о новом дружиннике, о том, каково делить ложе с ним. А утром стыдилась поднять глаза и на мужа своего, и на Дага.

Вот и сейчас, торопливо отдавая приказание девкам теремных отмыть гридницу, Марфа думала о любви своей поздней, неразделённой, и так горько на душе её было, что не заметила она мужа своего и не склонила почтительно голову.

Князь Фарлаф, в отличие от своего друга Торина, являлся счастливым отцом двух сыновей от водимой норманнской жены – княгини Силье, и ещё троих дочерей родила ему меньшая славянская жена. Именно наличие сыновей у Фарлафа являлось постоянной причиной зависти князя Торина, ничего он не желал так сильно, как передать свой град сыну. Но, увы, этому не суждено было сбыться.

У князя Торина было всего две дочери и ни одного сына, это обстоятельство являлось причиной тяжёлых дум князя, который прекрасно понимал, что он не вечен, и Торинград передать некому. Именно по этой горькой для князя Торина причине пришлось ему и заключить с князем Фарлафом уговор, сущность которого сводилась к тому, что дочь князя Торина выйдет замуж за наследника князя Фарлафа. Таким союзом князья договорились объединить земли и кровь.