– Твоя дочь есть красивая, – такими словами вдруг прервал его размышления Тармо. Он смотрел на Загляду, которая осторожно сыпала в кипящую воду, пропущенную через решето с точилом, темный порошок из сухих листьев папоротника.

– Да уж, дочерью меня боги не обидели! – охотно согласился Милута. – Сыновей не дали, так зятя авось доброго пошлют!

Он сказал это без всякой задней мысли и тем более удивился ответу Тармо.

– Да, – сказал тот, переводя взор с девушки на Тойво. – Твоя дочь есть красива и умеет лечить. Она лечит моего сына – я дам ей куницу. А после мой сын принесет тебе точило. Думай.

Милута не понял, что означают эти слова, а сидевшие поблизости чудины стали улыбаться, подталкивая друг друга. По их обычаю точило дарили как часть выкупа за невесту.

– Завтра перед полдень я буду с родичи у посадника, – сказал Тармо Милуте на прощание. – Будь и ты. Мы накажем руотсы за их дурные дела.

Тормод, тоже слышавший этот разговор, бросил на Загляду короткий взгляд, смысл которого она хорошо поняла. Белый Медведь хотел напомнить ей об их утренней беседе. И теперь она с окрепшей уверенностью подумала, что он был прав.

На другое утро после драки на торгу, на самом рассвете, у ворот варяжской крепости Княщины раздался громкий стук, как будто кто-то изо всех сил колотил в них палкой. И этот кто-то, похоже, был твердо уверен, что ему откроют.

– Кто там? – крикнули сверху по-варяжски хриплым спросонья голосом.

Через кромку заборола выглянула русобородая голова дозорного в шеломе. По обеим сторонам его шеи больше чем на пол-локтя свешивались спутанные пряди светло-русых волос.

Внизу возле ворот стоял подросток лет четырнадцати. Белые прямые волосы в беспорядке падали ему на лоб и на узкие глаза, совсем прозрачные, с быстрым и неуловимым взглядом. На носу его золотилась богатая россыпь веснушек, щеку и подбородок пересекал давний белый шрам. В Княщине его хорошо знали – это был Ило, приходившийся племянником Тармо и известный в Ладоге, пожалуй, даже лучше своего старшего родича.

– Ты все спишь, Аскель Грива? – задрав голову, задорно крикнул Ило на северном языке. – Смотри, не успеешь расчесаться до ужина – и снова зацепишься волосами за дверь!

– А, это ты, Маленький Тролль! – отозвался дозорный, узнав его. – Тебя надо звать Длинный Язык, смотри, сам не зацепись языком за ворота! Тебя вообще незачем пускать сюда!

– Опять эта козявка орет в такую рань! – Рядом с первым появился второй дозорный, постарше, плотный, с короткой шеей, так что казалось, будто его растрепанная голова без шелома сидела прямо на плечах.

– Привет мой и тебе, Сигват Бочка! – прокричал в ответ Ило. – Не нужно обижаться на меня, ведь если бы я вчера не разбудил тебя, то все пиво досталось бы другим бочкам!

– Ради такой малявки нечего открывать ворота! – презрительно отозвался Сигват. – Если так сюда надо, лезь сам!

Со стены слетела корабельная веревка из тюленьих шкур, привязанная на забороле. Не растерявшись, Ило тут же ухватился за нее и с ловкостью горностая полез наверх. Не успел Сигват зевнуть и почесать в бороде, как Маленький Тролль, перепрыгнув через кромку заборола, уже стоял на верхней площадке рядом с дозорными.

– Послушай, Маленький Тролль, ты наверняка знаешь, что там за дело было на торгу? – спросил у него Аскель. – А если не знаешь, то это, пожалуй, не ты!

– Знаю! – крикнул Ило на ходу, устремляясь к башне, откуда лестница вела вниз. – Но мои вести стоят по эйриру каждая! Скажите спасибо, что вас разбудил я, а не Сигурд Луна!

Когда оба достойных гридя придумали подходящий ответ нахальному мальчишке, Ило уже бодро направлялся ко двору ярла. В небольшой крепости дворы и дворики теснились почти вплотную. Уже полтора века здесь жили наемные скандинавские дружины, приведенные еще Рюриком, которые охраняли торговые пути от больших и малых разбойных ватаг. Многие скандинавы приезжали сюда молодыми дренгами и оставались на берегах Волхова на всю жизнь, брали жен из славянок и чудинок и в конце пути ложились под курган в урочище Плакун на другом берегу. Дети их, с младенчества владея двумя языками, не знали, к какому народу себя отнести. К счастью, мало перед кем вставал такой выбор. Скандинавы называли Ладогу «фридланд» – «мирная земля». Кроме дружины, на варяжской горе жило немало ремесленников, торговых гостей, корабельных мастеров.