Сейчас он сидел немного в стороне, длинноногий плечистый детина с длинными волосами, собранными сзади в хвост. И гладя на него Радон вдруг подумал: а не предложить ли этому угрюмому парню остаться в Гиларии-в лесу? Ибо аббат всерьез подумывал набрать тут некое подобие вооруженной стражи. И даже не столько для охраны от разбойников, сколько чтобы препятствовать своеволию то и дело заглядывавшему в аббатство Фульку Анжуйскому. Уж больно своевольно порой вел себя тут этот рыжий граф.

Сейчас, когда аббат наблюдал за немым торговцем, тот вдруг перестал перебирать свои гребешки и ленточки в коробе, а резко выпрямился и прислушался. И аббат помимо воли поглядел туда, куда смотрел немой. Тихая жизнь в лесу даже теперь не приучила Радона к благостному спокойствию, и первой его мыслью было о молодежи и монахах, разбредшихся по лесу в праздничное майское утро. Но его внезапно успокоил дребезжащий голос старичка Тилпина.

– Не обошло нас и в день празднования мая испытать на себе излишнее дружелюбие этого греховодника Фулька.

Радон перевел дыхание. И с важностью произнес:

– Не будем ворчать, мой добрый Тилпин. И не стоит забывать, что в селении под нашим покровительством проживает сестра благородного графа дама Пипина.

– Лучше бы рыжий Фульк себя обременил подобным покровительством, а не нас.

Аббат не ответил. Он уже видел, как на топе из леса показался всадник на ладном вороном коне. Было видно, как свет зари отразился на его коническом шлеме, блеснул на стальном острие копья. А когда он приблизился, Радон подумал, что раньше никогда не видел в свите Фулька Анжуйского этого воина с черными длинными усами и угрюмым лицом, пересеченным багровым шрамом.

После обыденного приветствия, едва заметив благословения аббата, воин спешился и сказал:

– Граф Фульк уже на подъезде к Гиларию-в-лесу. Он рассчитывает, что его встретят как должно.

Радон рассматривал говорившего.

– Ты новый вавассор Анжуйца? – только и спросил он.

Тот кивнул без всякого выражения.

– Мое имя Эврар. Люди зовут меня Меченый – из-за шрама. Я лишь недавно вошел в свиту Фулька Рыжего. И мне велено передать, что приезд графа связан с тем, что он вознамерился, согласно давнему уговору, обручить обвенчать своего сына Ги с Эммой, своей племянницей.

Брат Тилпин проворчал достаточно громко:

– Не дело это – венчать столь близких по крови родственников. Я не позволю совершить сего с монастырской воспитанницей. Эмма подобна ангелу, и не ей прибывать в смертном грехе…

Теперь Эврар Меченый усмехнулся.

– Что ж, попытайтесь, святой отец.

Было известно, что Ги, сын Фулька, тоже не торопился к своей невесте и даже, чтобы избежать брака, едва не принял постриг в монастыре Святого Мартина Турского. Однако отец едва не за волосы выволок его из соборной ризницы и теперь везет сюда.

Радон заметил, что рослый торговец тоже стоит среди монахов, прислушиваясь к речам посланца, но не придал этому значения. Сейчас он вспоминал, как одиннадцать лет назад Фульк Рыжий заставил его участвовать в обручении двух детей – шестилетней девочки с рыжими косичками и хрупкого девятилетнего мальчика с красивыми мечтательными глазами. Он тогда тоже не преминул указать на кровное родство между женихом и невестой, но уж если сама Пипина из Байе – дама в высшей степени благочестивая – ничего не имела против, то Бог им всем судья.

Внезапно Радон почувствовал, что даже рад приезду этого шумного, горластого Фулька. И хотя их встречи с графом редко когда проходили мирно, все же это было хоть какое-то событие в монотонной жизни лесного аббатства. И если бы только Фульк так не стремился подчинить себе Гиларий-в-лесу, на что тот часто намекал.