Пот заливал глаза, ломило спину. Ретту на перевязках сменил только что вернувшийся из деревни неподалеку молодой лекарь, и она, кивнув благодарно, отошла в сторонку, где стоял тазик для умывания, и с облегчением и непередаваемым удовольствием ополоснула лицо.

Молодые и старые, аристократы, купцы и крестьяне. В главном госпитале, казалось, смешались все имеющиеся в стране сословия. И удивительно, почти никто не требовал для себя особых условий. Хотя, конечно, бывало всякое. Но редких скандалистов быстро и ловко ставил на место Малиодор.

– Сестренка, – послышался тихий голос, и Ретта, обернувшись, увидела молодого парня не старше восемнадцати лет с перебинтованной рукой. – Не поможешь мне? Хочу письмо родителям написать, а самому неудобно с такой-то рукой.

– Разумеется, – согласилась Ретта и, взяв перо и писчие принадлежности, устроилась у кровати и принялась записывать под диктовку солдата.

Новости его были, в общем, все те же самые, что и у других страдальцев в его положении. Живой, руки-ноги на месте, голова цела. Лекари обещали отпустить его скоро домой на побывку, и это действительно была правда. Надписав на чистой стороне адрес, она запечатала послание и сказала:

– Его отправят с утренней почтой.

– Спасибо тебе, – поблагодарил солдат.

Она улыбнулась:

– Теперь отдыхай.

Тот послушно закрыл глаза, Ретта же отнесла и положила письмо в специально отведенный для этих целей ларец.

– Шла бы ты домой, девочка, – заметил Малиодор, приблизившись и покачав головой. – Вечер уж наступает. Устала ведь, на ногах не стоишь.

Красное солнце и впрямь висело уже над самыми крышами. Еще один день, словно выпущенная стрела, просвистел мимо. И когда только успел? Ретта провела ладонью по лицу и ответила:

– Пожалуй, вы правы, мастер. Пойду я.

Стражник, все это время терпеливо ожидавший госпожу, подобрался и вытянулся по стойке смирно. Ретта, впрочем, заметив его движение, привычно махнула рукой, разрешая расслабиться.

– До свидания, мастер, – попрощалась она.

– До свидания, девочка, – отозвался Малиодор. – Надеюсь, вести будут хорошими.

Герцогиня вопросительно подняла брови, но старый учитель ничего пояснять не стал, лишь загадочно и ободряюще улыбнулся. Гвардеец распахнул дверь, и Ретта вышла на свежий воздух. Свежий, конечно же, лишь по сравнению с атмосферой госпиталя.

Далеко над морем противно кричали чайки, к городу подступал милосердный вечер, пряча в складках темного покрывала разруху и боль. Мраморные колонны прозрачно розовели в закатных лучах, и можно было легко вообразить, будто вот-вот заиграет музыка и юные девушки заведут протяжную, нежную, мелодичную песню, как часто бывало в прежние времена. Всего год – а кажется, будто минули столетия, и мирная, беззаботная жизнь с веселыми ярмарками и поэтическими состязаниями подернулась пыльной, густой, удушающей пеленой.

Ретта вздохнула и ускорила шаг. От скорбных воспоминаний толку не было никакого, лишь сильнее начинало болеть сердце.

Впрочем, по сравнению с утренним временем улицы стали как будто более оживленными. Кто-то вернулся с дневных работ либо просто часть солдат распустили по домам? Но что это могло означать, если не то, что в их службе больше не было необходимости? И не значит ли это?..

Додумать мысль она не успела – из ближайшего проулка выбежал вестовой и, заметив герцогиню, поспешил к ней.

– Моя госпожа, – начал он торопливо, останавливаясь перед Реттой и вытягиваясь по струнке, – герцог вернулся час назад.

– Где он?! – не сдержав нетерпения, вскрикнула та и резко подалась вперед.

– У себя в кабинете.

Алеретт подобрала юбки и побежала во дворец, едва разбирая дорогу. Отец вернулся! Какие известия он привез?