– Я его в первый раз видел, когда он еще не был графом. Три года тому назад, еще война шла, Иван при этом же хозяине плыл вниз по реке и утром обомлел: пароход стоит на якоре. Хозяин послал Ивана в лодке узнать, не надо ли чего проезжающим. На пароходе оказался свой лоцман, из станицы, казак Маркешка Хабаров, с ним Ванча поговорил. Маркешка пояснил, что все есть у самих, но уголь кончается, а ты, мол, говори тише, адмирал еще спит. Проснется, механики подымут пары, и пойдем против течения. Спросил, а что, мол, дома и как наши и все такое… Вот когда еще узнал Ванька Бердышев про Путятина.

– А потом, сказывали, у них пароход сломался, и они вели его бечевой, подымали против течения. Адмирал сам шел с лямкой на плече, запевал песню, чтобы работалось дружней. Все подхватывали. У нас в станице увидели с вышки, подумали, не беглые ли. А где теперь Путятин?

– В Китае, уж второй год. На самом юге, где зимы не бывает, – объяснил Маслов.

– И яблоки там растут?

– Яблоки! Не только что… Разве там одни яблоки!

– Вот дивно…

Теперь Ивану восемнадцать лет. Он хороший работник у купца, знает реку, ходил по ней трижды, а в этом году идет в четвертый раз.

В этом году Иван с позволения прихватил свой товар. Хочет разбогатеть, знает места, где соболей, как говорится, хоть бей коромыслом. Гольды меняют охотно на русский товар, особенно на скобяной и на топоры. А еще охотней на винтовки-малопульки, которые делают и в Шилке, и на других железных заводах, и даже в Усть-Стрелке. Иван нужен купцу, тот не обходится без него: посылает в лодке по деревням на расторжку и свой, бердышевский, товар разрешает брать на мену.

Туман и дождь. Река широкая. Где мы? Не знаем. Не можем в дожде найти берега. Ищем Усть-Зейский пост. А нас, может быть, уже давно пронесло мимо. Ванька притих, чувствует, что тут не может помочь хозяину. Легко сказать – узнать Амур. Это все равно что узнать море. Сибирцев озабочен. Ведь он не торгаш, ему надо спешить…

Маслов назидательно объясняет, что на этой реке надо сделать промеры и все изучить, составить лоцию. Показал парню свои штурманские инструменты.

– А вот этот самый надежный! – добавил он, сжимая кулак.

Иван рассказывал Сибирцеву про караванную торговлю чаем. Отец его и братья нанимались в работники к чаеторговцам. Из Китая в Кяхту, через Монголию, идут к нам цибики чая десятками тысяч, на верблюдах. Перегружаются на подводы. Рассказывал про сорта чая: про цветочный, про красный и зеленый, про кирпичный для бурят и забайкальцев, и какое множество людей и у нас, и у китайцев занято перевозом.

Это же самое, про торговлю своего отца, московского чаеторговца, но не так точно, рассказывала Наташа Эванс, русская жена англичанина, в Челси, в ее черном каменном особняке с частыми белыми переплетами окон. Но тут все шло из первых рук, «продукты» были местные, а не «сушеные».

– Китайцы нам продают только хорошие сорта, в упаковке из толстой кожи. Путятин любовался шибко. Говорит при этом: «В Москву! В Китай-город!» Что это за Китай-город? Есть такой?

Сибирцев рассказал про торговую Москву, про Зарядье с церквями и про богатейшие гостиные ряды в аркадах в два этажа. И таких торговых дворов в Китай-городе несколько, и много по всей Москве, и что ни окно, то торгует богатый купец, заход изнутри. Есть и модный пассаж в Китай-городе. Там же здания торговых палат, биржи, банков, целый торговый мир.

– Торговые ряды – каменные, с арками на все четыре стороны – есть и в Кяхте. И в Нерчинске такие же – видно, на манер Москвы. Куда там. На сколько же лет, Алексей Николаевич, вы старше меня? – спросил Банча. – Меньше, чем на десять? Что же за десять лет я успею?