Искандер и сам однажды учудил что-то вроде флеш-моба. Демонстративно разбил табличку с названием улицы, что недавно переименовали именем Арзанбаева. Как раз напротив яйцеобразной камеры наблюдения. Он терпеливо дожидался приезда патруля милиции минут сорок. Потом из видео с этим действием, которое засняла Настя, он соорудил ролик и разместил в инстаграме. Последователей было всего пять. Народ хотя и одобрял это, но открытым вандализмом заниматься опасался.

Поначалу Никита дивился столь активным погружением Искандера в политическую сатиру, потом привык.

– Ну и зачем это тебе, Муха? – спросил он как-то Искандера.

– Нет худшей злонамеренной глупости и греха правителя, чем потворство оного умножать несправедливость на земле, унижая свой народ, – заявил он. – Я зерцало предпоставляю ему. Ему и его режиму! Ему, "употребившему во зло на престолах свое могутство". Пусть знает, сука: "чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй".

– Не, ну тогда давай уж поточнее, друг мой, профессор элоквенции, ты наш: "с тризевной и лаей", – Никита улыбнулся, и желая сбить его пафос, спросил: «Ну и какая же ты из Евменид? Алекто, небось?»

– Мужик я, Никитка, мужик! Радищев. Понял, да? – Искандер рассмеялся.

Помимо набросков к карикатурам, Никита обнаружил ещё и кучу бумаг с печатным текстом. Но просмотреть их он не успел.

Ожил его смартфон, лежавший на торпеде машины в ожидании звонка от любимой женщины. Никита обрадовался: с фотографии на экране улыбалась ему Айкерим.

– Не извиняйся, пожалуйста. Я тебя буду ждать, сколько потребуется, родная, – сказал Никита Айкерим, прежде чем она что-либо произнесла.

– Это ты меня прости, Ники, – ответила она. Её голос показался ему усталым. – Я не смогу сегодня прийти.

– Что случилось? – встревожился Никита. Он отключил громкую связь и приложил смартфон к уху.

– Всё нормально, просто я останусь сегодня с родителями.

– Ты… сказала им? – ему не хотелось об этом спрашивать, но он не удержался.

– Нет, пока. Не волнуйся – скажу. Прости, я не могу долго говорить. Завтра созвонимся.

Никита расстроился. Именно сегодня ему очень не хотелось оставаться в одиночестве. Неделю назад они договорились, что Айкерим наконец познакомит со своими родителями Никиту. Он сделал ей предложение, но она, согласившись сразу же, попросила его тем не менее погодить чуток, пока не расскажет об их отношениях родителям: всё-таки, Никита – русский.

«Не сказала, – подумал с горечью Байков. – Не сказала. Второй раз».

Никита сунул смартфон в карман.

«Раз так, побуду ещё в обществе Искандера, – решил он. – И надо бы, кстати, перекусить. С утра во рту маковой росинки не было».

Никита вспомнил людей, которые пришли на поминки лишь за тем, чтобы поесть. А ему тогда кусок в горло не лез.

«В кафешку пойду, "Николь", – решил Никита. – Там и продолжу читать. Только вот папка неудобная и смешная».

Он достал ещё одну, чёрную, кожаную, которую Байков предусмотрительно спрятал под водительским сидением, чтобы не оставлять её в машине на виду и не искушать каких-нибудь несознательных граждан, что всегда не прочь позариться на чужое добро. В ней Никита хранил копии рабочих документов по делу, которое успешно завершил вчера. И заработал семьдесят пять тысяч сомов. Чёрная папка, подарок Айкерим, всегда приносила ему удачу. Он переложил пачку документов в красную папку. Искандеровы же бумаги вложил в чёрную, прихватив их фиксатором, – удобнее читать будет. Прочитанное можно вкладывать в специальный кармашек, чтобы не мешали. Он всегда так делал – привычка. Подумал секунду, прятать ли красную папку. Решил – не стоит. Сзади стекла тонированные – не увидят. Завязал тесёмки бантиком и бросил её на заднее сиденье.