– Ты имеешь в виду спутника Зои?

– Да, уж больно колоритен…

– И кто же он?

– Марк Портман, владелец культурного фонда, которому принадлежит один из музеев современного искусства в Париже.

– Постой-ка. – Оливия отложила вилку. – Уж не того ли, где недавно проводилась выставка экспрессионистов? Я же делала летом репортаж для «Эритаж», правда, общалась там только с куратором…

– Именно, – кивнул Родион, отправляя в рот кусочек крабового мяса, приправленного эстрагоном. – Портман уже долгое время окружает Зою вниманием и числится в ее фаворитах.

– Думаешь, за этим стоит какой-то корыстный интерес?

– С уверенностью сказать нельзя, но ходят слухи… Однако не будем уподобляться сплетникам!

– Вот в этом ты весь – заинтриговать, а потом устраниться!

Родион улыбнулся, глядя на ее раздосадованное лицо.

– Иви, ну я же не изучал этот вопрос всерьез. Так, пролистал несколько статей и прочитал пару обсуждений в Сети. А там чего только не напишут!

Оливия открыла было рот, чтобы ему возразить, но вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, заметила Габи, энергично продвигающуюся между столами в сопровождении какого-то молодого человека.

Подруга выглядела великолепно: в платье с заниженной талией и с длинной нитью жемчуга на шее, она напоминала звезду немого кино. Однако на ее обычно подвижном лице застыло какое-то тревожно-растерянное выражение, которое совершенно ей не шло.

Приблизившись, Габи поприветствовала Родиона кивком и, умоляюще глядя на Оливию, жестом указала ей на террасу. Ничего не оставалось, как подняться и последовать за ней.

На балконной площадке, с которой открывался вид на подсвеченный фонарями бульвар, деревья с редеющими кронами и сланцевую гладь океана, было совсем мало людей. Гости вечера наслаждались праздничным ужином в зале, и лишь несколько мужчин в черно-белой униформе сновали по террасе, собирая пустые бокалы из-под шампанского и коктейлей.

Облокотившись на прохладные перила балюстрады, Оливия спросила:

– Габи, ну не томи, что там у тебя стряслось? Что за конспирация?

Подруга бросила на нее жалобный взгляд и вместо реплики неожиданно издала звук, напоминавший скрип истертых тормозных колодок.

– Врач сказал, острый ларингит, – скорбно произнес сопровождавший ее молодой мужчина. – Неделя антибиотиков, паровые ингаляции. И никакой нагрузки на голосовые связки – абсолютный покой!

В голосе послышалось такое отчаяние, что Оливия взглянула на него оценивающе: уж не связывает ли его с Габи сердечная привязанность? А она сначала приняла его за коллегу.

– В общем, вся надежда на вас!

– Скажите, что от меня требуется, – растерянно пробормотала Оливия, – попытаюсь помочь…

– Мы рассчитывали, что Габи как-нибудь восстановится, – продолжил он уже более воодушевленно, – но, похоже, этого не произойдет. Утром она могла еще немного говорить, но сейчас, как видите, ситуация безнадежная. А ведь завтра у нас съемка!

– Вы готовите репортаж?

– Да если бы! С этим бы я и сам справился. Мы снимаем документальный фильм об Андрее Вишневском – скоро у него юбилей. Специально приехали сюда, в Кальвадос,[6] где он прожил много лет со своей дочерью. Зоя Вишневская согласилась дать нам несколько коротких интервью, из которых мы потом смонтируем «флэшбеки» для ностальгического фильма о художнике.

– А-а, так вы – оператор… – догадалась Оливия. – А Габи должна была выступить в роли интервьюера?

– Ну да… Они два месяца согласовывали это с мадам – та, знаете ли, не из сговорчивых. Но ведь Габи кого угодно может уболтать! И надо же было нам засидеться вчера на пляже допоздна – ветерок с Ла-Манша и охлажденное белое сделали свое дело.