– Не понимаю, о чем Вы.

– Вот и прекрасно. Значит, договорились: бокал белого вина, а вода у меня уже есть.

Салат был почти съеден, когда опять заиграла музыка. Медленная и громко. Какая именно звучала песня, я не отразила. Расслабилась. Точно, что пел Челентано. Вдруг почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Внимательно смотрит. И взгляд этот начинает приближаться. Подошел довольно молодой и слегка подшофе человек.

– Разрешите на танец? – сказано было бодро.

Формального повода для отказа не нашлось. То, что свитер на нем никакой, штаны – барахло, а ботинки, блин… Простите, но комментировать дальше не буду, потому как это еще по инерции автоматически включается внутренний калькулятор.

– С удовольствием, – салфетка легла на стол.

И тишина. В смысле, разговор прекратился с началом танца. Музыка звучала хорошая – Челентано явно старался. «Танцует он не очень, не Челентано, мышцы как струны натянуты», – внутри молчать я не могла, поэтому паузу заполняла разговором с самой собой.

– Вы ждете кого-то? – вопрос прозвучал на пике мышечного напряжения моего партнера.

Про себя я успела только задать вопрос: «Имеет ли смысл врать?» Обдумать ответ не успела, потому что затягивать такое мышечное напряжение рядом с собой – просто опасно.

– Нет.

Ему сразу стало легче. И моей руке тоже.

– А зачем тогда здесь? – в его голосе неожиданно прозвучала нотка вызова.

Так обычно и бывает: мужчина хочет, чтобы женщина была свободна, а узнав, что она свободна, сразу начинает задаваться вопросом «почему». Искать причину-изъян, настораживаться и подозревать. Я уже начала жалеть, что сказала правду. Надо было его расслабить через разочарование.

– Ужинаю, – решила не дразнить зверя и дать нейтральный ответ.

– В ресторане?! – кроме удивления в его голосе послышалось еще и разочарование, причем сильное.

– А что, разве сюда с иной целью приходят? – в моем голосе проскользнуло легкое раздражение. Я начала поглядывать – не несут ли мою рыбу.

– Ну, точно не ужинать, – кавалер даже и не думал замечать изменения в моем голосе. Он упивался несуразностью, как ему казалось, моих ответов.

– А зачем? – степень моего раздражения была усилена с квадрата до куба.

– Отметить, если повод есть, или сняться, – он будто рассуждал сам с собой, потом случайно посмотрел на меня и «запнулся» о мой взгляд. «Запнулся» так, что мысленно протер брюхом на скорости пол и врезался башкой в барную стойку, – извините, конечно, я не Вас имел в виду, в смысле, хотел сказать – познакомиться. Вы извините, пожалуйста.

Я настолько обалдела, что даже не прервала танец, а продолжала механически двигаться под музыку.

– Спасибо за предупреждение, что здесь есть не принято, – хотела еще добавить «пару ласковых», но почему-то решила его не добивать и даже не долбить больше и почти миролюбиво продолжила, – своим поводом поделитесь.

– Получка у нас на комбинате, – он расплылся в широкой бесхитростной улыбке, как мальчик на утреннике.

Удивительно, какое действие оказывает на него слово «комбинат» – как рукой сняло все его подозрения. Жаль, что не знаю, кому подарить столь ценное наблюдение, самой-то мне оно, увы, без надобности.

– Потрясающий повод. Поздравляю, – уже очень хотелось к рыбе.

Слава Богу, музыка закончилась. Меня вернули столику. Рыбу еще не принесли. Кавалер удалился восвояси.

Иногда сильно жалею, что не курю. Вот сейчас бы эффектно так затянуться. Томно взглянуть. Сразу бы успокоилась. Не от сигареты, конечно. А от сознания того, как томно и красиво я затянулась. Так ведь не курю…

Рыба продолжала задерживаться. Опять предательски громко заиграла чудесная медленная песенка. Челентано был в ударе. И опять ко мне направился во всей своей красе фабричный герой. Мне определенно прет – ангажируют второй танец подряд. Я не поняла, почему не отказала и во второй раз. Лениво что-то ему объяснять. Или было-таки приятно пусть и такое, но внимание. Я уже решила, что сразила его. Чем сразила, не успела сообразить, но что сразила наповал – к гадалке не ходить. Опять мы проживали минуту молчания. Кавалер определенно испытывал трудности с началом разговора. Первая фраза давалась ему каким-то немыслимым мышечным напряжением. Опять руку мне сдавили, и очень хотелось, чтобы кавалер что-нибудь, наконец, изрек. И он выдал: