Додумавшись до этого, Рюрик не стал спешить. От начальника стражи он выяснил, кто был отнаряжен в тот день, тайно допросил их и окончательно удостоверился, что уйти к рогам и рассказать о золотом обозе мог только Клёст. И это испугало его: палач слишком многое знал.

Еще раз все продумав и убедившись, что случилось именно так, Рюрик повелел, чтобы боярин и двое стражей-исполнителей явились к нему.

– Ты поведал прийти, – сказал боярин: двое стражников стояли по обе его стороны; это настораживало, и голос боярина звучал напряженно. – Я пришел, конунг и князь.

Рюрик молча смотрел на него. Он не пугал: он вспоминал, как долго и как старательно служил ему этот славянин, за отвагу и дельные советы вознесенный им на вершину. Он дал ему все: власть, славу, богатство. За что же он так отблагодарил своего конунга? Перестарался, схитрив и обманув, или заранее обеспечил себе дорогу к рогам, прикинув лисьим умишком, что конунг теряет опору в дружине и в Новгороде? Впрочем, это сейчас уже не имело значения.

– Ты помнишь мое повеление схватить Клёста и забить его под этим окном?

– Да, конунг и князь.

Голос боярина дрогнул: точно так же, как и тогда, сухой перст конунга уперся в маленькое оконце. Рюрик уловил эту дрожь, но виду не подал.

– Как ты исполнил его?

– Я приказал схватить Клёста и забить его батожьем под окном. Ты сам видел, конунг…

– Кого? – Рюрик резко подался вперед. – Кого я увидел в той груде мяса? Молчишь?.. У тебя есть семья, боярин. Есть дети, жена. Я не отдам твой дом на поток, а детей не продам в рабство, если ты скажешь, кого я увидел.

– Конунг и князь. – Боярин рухнул на колени. – Конунг и князь…

– Встань, – брезгливо сказал Рюрик. – Варяги умирают стоя. Или ты уже не варяг и тебя следует забить батожьем, как того… Кого?

Боярин тяжело поднялся с колен. Но молчал, опустив голову.

– Я знаю, сколь упрямы славяне. Но ты стал варягом, дав мне клятву на верность и отрешившись от племени и рода своего.

– Я только передал страже твое повеление, конунг и князь.

– Где вы взяли того человека? – спросил Рюрик стражников. – У боярина замутилась память.

– Во дворе, князь Рюрик. В сенях никого не было, и тогда боярин указал нам на твоего дворового раба.

– Верно ли говорят стражники, боярин?

– Да, конунг. Так было, но я хотел…

– Ты опоздал с признанием, и дети твои уйдут с первым караваном в цепях. Жену я пощажу: пусть она помучается подольше без мужа, без детей и без имущества.

– Пощади, конунг! Не для себя, для детей молю о пощаде!

– Поздно. На мечи!

Воины выхватили мечи, одновременно вонзили их в боярина и подняли его дергающееся тело на вытянутых руках. Рюрик терпеливо дождался, пока боярин перестал хрипеть, и приказал:

– Бросьте у крыльца. И вернитесь.

Стражники молча выдернули мечи, выволокли тело, вернулись.

– Вы оба достойны смерти за умолчание. Но если вы привезете голову Клёста, я забуду вашу вину. Ступайте, ищите и исполните.

С приглашением переехать в Городище прибыл не гонец и даже не посол, а сам новгородский посадник Воята. Рюрик увидел в этом добрый знак и принял посадника с честью. Когда с официальной частью было покончено, оба отпустили свои свиты и остались в застолье с глазу на глаз.

– Новгород – буйный город, князь Рюрик, – сказал посадник. – В нем иногда побеждают концы, позабывшие о началах. Те, кто навестил тебя зимой, не выражают воли лучших людей великого города.

– Обиды недолго живут в моем сердце, посадник.

Воята был значительно моложе Рюрика, но прекрасно понимал, что все наоборот. Сердце старого варяга было гнездом обид, а они покидали его долго, медленно и неохотно. Но, несмотря на молодость, посадник был весьма умен, многое знал и умел многое предвидеть. Предстоящая война с Киевом прерывала торговлю по пути из варяг в греки и грозила Новгороду большими убытками. Предотвратить ее было уже невозможно, но хоть как-то смягчить неминуемые для торгового города потери следовало: ради этого он и приехал к Рюрику лично.