Гнев Филипе только усилился, как только мы впервые напрямую столкнулись с преследованиями нацистов. Однажды группа офицеров СС остановила Труду и Эмилию на улице возле их дома, когда они шли на фабрику, чтобы повидаться с Матеушем.

– Я не понимала, что происходит, – шептала Труда нам с мамой, пока мы смотрели на Эмилию, угрюмо сидящую в углу. Филипе и Стани пытались ее рассмешить, но она была слишком потрясена, чтобы реагировать на их выходки. – Один из офицеров измерил ее рост и сказал, что она высокая для своего возраста, а глаза у нее зеленые, так что она достаточно близка к арийке, и они должны забрать ее.

– Забрать ее куда? – недоуменно спросила я.

– Я не знаю, – призналась Труда, пожимая плечами. – Но умница Эмилия называла меня мамой, а у меня такие темные волосы. Нацисты посмотрели на меня и решили, что волосы девочки с возрастом потемнеют, и разрешили нам идти дальше.

– Вчера они забрали дочь Нади Новак, – пробормотал Филипе со своего места на полу. Он посмотрел на нас, в его глазах кипела ярость. Надя была тетей Юстины, сестрой ее матери Олы. Я видела дочь Нади – Паулину. Она была совсем крошечной, трех или четырех лет от роду, с ореолом светлых кудрей и ярко-голубыми глазами. – Эта программа называется «Лебенсборн». Эсэсовцы оценивают каждого ребенка в поселке на предмет его пригодности для изъятия из семей и «германизации». Солдаты сказали Наде, что Паулину поместят в немецкую приемную семью и дадут ей новое имя, чтобы у нее был шанс вырасти расово чистой. Надя отказалась отпускать дочь, поэтому солдаты просто вырвали ребенка из рук матери. Ола и Юстина сейчас там, пытаются утешить Надю. Она в отчаянии.

– Ох, бедняжка! – заохала мама, сложив руки на груди. – И муж ее погиб во время бомбежки… На ее долю выпало столько страданий!

– Я же говорил тебе, так ведь? – Филипе почти кричал, глядя прямо на меня. Его ноздри раздувались, а плечи напряглись. – Я говорил тебе, что это только вопрос времени, когда они возьмутся за нас. Это наше наказание, потому что мы залегли на дно и позволяем им пытать наших еврейских братьев и сестер, Алина. Теперь они крадут наших детей, и одному Богу известно, что будет с этой малышкой теперь, когда она вдали от своей семьи!

Эмилия слушала все это, ее глаза расширились, а подбородок задрожал.

– Филипе, – зашептала я, с тревогой глядя на нее. – Пожалуйста, не сейчас.

Станислав попытался разрядить ситуацию – он игриво наскочил на Филипе, который вскрикнул от удивления. Он уже собрался сбросить Стани, но посмотрел на Эмилию. На ее лице появилась удивленная улыбка, и Филипе обмяк. Стани явно ожидал поединка по борьбе и, похоже, не знал, что делать с братом теперь, когда тот прижат, поэтому я быстро пересекла комнату, чтобы присоединиться к клубку тел на полу. Я ухмыльнулась Эмилии, сжала руки в клешню и стала щекотать своих крепких юных братьев. Они оба непонимающе посмотрели на меня, но потом, когда Эмилия взвыла от смеха, подыграли мне.

Труде и Эмилии пришло время уходить, и Филипе со Стани настояли на том, чтобы сопровождать их. Когда мы смотрели, как четверка поднимается в лес, чтобы пересечь холм на пути в город, мама покачала головой.

– Этот мальчик беспокоит меня, – пробормотала она.

Я точно знала, какого мальчика она имела в виду.

После того дня я стала тенью Филипе. К тому времени оккупация длилась уже несколько месяцев, и я вообще ничего не слышала о Томаше, так что мне нечем было заполнить свои мысли, кроме переживаний за него и боязни, что моего брата вот-вот убьют – и только один из этих моментов я могла контролировать. Я была занята тем, что следовала за Филипе по ферме, при любой возможности убеждая его беречь себя.