– Да ну, ерундовина. Это древние умники говорили. Из простого кувшина.
– А что вылить?
Шурик стал объяснять, что ничего выливать не надо. Это вроде как в басне. Говорят, например, про слона или осла какого-нибудь, а на самом деле это не осёл, а директор. Ну это Гошка знал, это каждый знает. А тут чего вылить? Как он сказал?
– Ну как, как? Можно вылить, сказал, что есть в кувшине. Например, есть вода, можно вылить её. Понял? Есть молоко, можно вылить. Вот и всё.
– Действительно, ерундовина. Вылить да вылить. К чему тут какие-то кувшины?
– Да не какие-то, – сказал Костя, выходя из кухни. – А вот эти.
И стукнул Шурика и Гошку головами.
Ну вот так оно и вышло. Дело не в кувшинах, а в головах. Только из головы чего же выльешь? Тьфу ты, чепуха какая! Вот уж кого бы Шурик никогда не слушал, так это древних мудрецов.
Глава 8
Есть в 3-м «Б» ученик Миша Капустин. Тот самый, который шамбабамбу придумал, из-за которой такая неприятная история вышла. История-то, конечно, не вышла, это только у Гошки в голове было, но всё равно неловко перед Шмелёвой.
Капустин, ясно, не виноват. Он никого обижать не собирался.
Ученик он тихий и такой, про которого говорят, что пороху он не придумает. Дело совсем не в порохе, его давно придумали, а это значит только, что Миша ничего интересного выдумать не может, потому что он рассеянный, забывчивый, он даже рот закрывать забывает и часто сидит с открытым ртом. А Чижов с этим не согласен. Если так, то разве могла бы выйти такая смешная история, как на уроке арифметики? Повторяли деление. Нина Дмитриевна задала всем придумать задачу. Сначала все думали, а потом стали поднимать руки. Шурик придумал хорошую задачу. Не про килограммы и не про метры, которые давно надоели, а про крыши. То есть про куски железа, которыми крыли крыши. Хорошая получилась задача, Нина Дмитриевна похвалила.
– Ну, ещё кто придумал? – спросила она.
Поднялось много рук, а Миша сидел и на всех оглядывался.
– А ты, Капустин, думаешь?
– Думаю.
– Серьёзно думай, спрошу тебя.
Миша перестал вертеться и начал серьёзно думать. А пока Галя Савчук рассказала свою задачу. Тоже хорошая задача. Про детский сад. Только ребята не делились на четыре группы без остатка, и два ребенка оставались в остатке. Весь класс решал, куда девать этих двоих, a Миша ничего не слышал. Он думал над своей задачей.
– Ну как, Миша, готов? – спросила Нина Дмитриевна.
– Готов.
Он встал и посмотрел почему-то на Шурика.
– На одной крыше…
– Опять про крышу? – удивился Сковородкин.
– Да не про ту. Значит, на одной крыше стояли двадцать три… стату́и.
У Нины Дмитриевны дрогнули брови.
– Ста́туи, – поправила она ударение.
– Ну ста́туи.
– На крыше, говоришь?
– На крыше.
В классе зашумели. Гиндин вытянул лицо и застыл, изображая скульптуру. Сковородкин тоже окаменел, но в другой позе.
– Спокойно, ребята. Ну что ж, это бывает. Например, на здании Зимнего дворца.
– А там на крыше? – обрадовался Миша. – И тоже двадцать три?
– Кто же кого спрашивает, Капустин? Ты меня или я тебя? Не отвлекайся.
– Ну вот, – продолжал Миша, – стояли двадцать три стату́и. Ой, ста́туи то есть.
– Ну и что же? – спросила Нина Дмитриевна.
– А потом девять… пропало.
Вера прыснула и раскатилась тонким смехом. Другие тоже не выдержали.
– Куда же они пропали?
Миша пожал плечами:
– Не знаю. Вот это и надо решить.
В классе стало весело. Нина Дмитриевна не сразу всех успокоила.
– Нескладно получается, Капустин, – сказала она потом. – Мы ведь не загадки загадываем, а задачи решаем.
Учительница говорила не сердито, и Капустин ничего не подозревал, но она обмакнула перо в чернила – значит, сейчас поставит в журнале отметку. Миша сразу забеспокоился: