Как только я сажусь в машину, сразу надеваю наушники, а видимся мы в основном только в ней. Артем пропадает на своей работе, я – на своей. Дома сижу в комнате. Все наше общение – это его «Доброе утро, солнышко», которое он успевает вставить, пока я не включила музыку, и мой кивок в ответ.

И у меня получается его игнорировать, причем успешно, но в четверг что-то идет не по плану. Ведь, как только в наушниках начинает играть мелодия, их с меня скидывают, а затем и вовсе складывают, и забирают.

– Какого черта?! – Недоуменно бросаю возмущенный взгляд на Артема.

– Вот и я спрашиваю, – как ни в чем не бывало отвечает он. – Какого черта? Что случилось? Я, конечно, из-за всех сил старался не навязываться, наблюдал за твоим поведением, реакцией, выжидал. Но меня все достало. Так что повторяю снова: какого черта?

Я молча отвожу взгляд в сторону и сжимаюсь, скрестив руки на груди от неловкости ситуации.

– Не-ет, солнышко, игра в молчанку не прокатит. Это как минимум некрасиво. И вообще я тебя… не сказать, что спас, но определенно помог, так что будь щедрой хотя бы на беседу. – И, бросив на меня мягкий взгляд, Артем добавил: – Что стряслось?

– Мама сказала, что ты опасен для общества, – шепотом выдаю и, закрывая глаза, краснею: обещала ведь не говорить с ней.

– Класс! – Хлопнув в ладоши, Артем растягивает губы от досады. – И что ты ей про меня рассказала?

– Ничего… Сделала вид, что просто в дядином телефонном разговоре услышала, что у него есть сын. Спросила ее, почему мне о нем не рассказывали, и все. – И так я ему отплатила за его добро!

– Ну ладно, ничего критичного не произошло, но ты будешь наказана. – После этих слова машина наконец трогается с места, и мы отъезжаем от дома. – Жестоко наказана.

Его хитрая довольная улыбка почему-то не наталкивает меня на позитивные мысли.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– И что ты удумал?

Спорить смысла нет, поэтому смирюсь. Реально накосячила.

– Скоро сама все увидишь, – подмигивает мне Артем, возвращая взгляд на дорогу.

Мне снова бросается в глаза его левая рука, перекрытая браслетами и фенечками. Он их вообще снимает?

– Что ты все смотришь? Тебе розовая фенечка покоя не дает?

– Не она, а то, что под ней. – Была не была! А что, может, стоит решить все вопросы сразу?

– А что под ней? – Артем явно кайфует от моего любопытства и вносить ясность не планирует.

– Не знаю, – в итоге задумчиво бросаю я, поджав губы, и гляжу на красный свет светофора.

Артем пользуется моментом, когда машина останавливается, и, приближаясь ко мне, интригующе шепчет на ухо.

– Дать подсказку?

Краем глаз замечаю его губы, растянутые в улыбке, и меня это почему-то смущает. Да и шепот, какого-то черта, слишком приятный. А еще эти искрящие глаза…

Вдохнув поглубже, облизываю пересохшие от волнения губы и придумываю небрежный, немного отталкивающий ответ.

– Валяй!

– Под ней рука, как правая, только левая.

От его ответа с моих губ срывается смешок, но я их сжимаю. Медленно развернувшись к Артему, ловлю на себе взгляд его веселых глаз, в котором сквозит усмешка.

– Да ты что?! Правда?!

И как сдержаться, чтобы не треснуть по его победной физиономии?! Ну вот как?!

– Абсолютно! – довольно выдыхает он мне в губы и, словно ничего и не было, продолжает вести машину.

Отвернувшись, пытаюсь сморгнуть навязчивые образы в виде крупных планов его глаз и губ.

Не успеваю я прийти в себя и медитативно навести порядок в голове, как в мои мысли врезается задорный голос Артема:

– Что еще про меня говорят, солнышко? Или думаешь, я не понял, почему тебя так интересует моя рука?

Догадливый!

– Что ты с мэром пилишь «черные» деньги… или как там… – пожимаю плечами, выложив последний известный мне факт.