– Усю ночь, подлюка, звонил, – доложила баба Рая. – Спать жа ж не давал.

– И чего хотел?

– Дык рази жа ж мне скажеть? Софью Адамну усё просил. Я вежливо ему жа ж указала, шоб шел куда. Дык ен даже ж ругнулся жа ж на меня некрасиво три раза. Тьфу! Тьфу! Шоб большего не сказать!

И она выразительно посмотрела на мое замызганное подгоревшее пальто, мол чего еще от меня ждать, мол такие у меня и знакомые.

– Буди Саньку, – напомнила я, бросила в прихожей пальто и отправилась в ванную.

Набрала воды погорячее и с громадным наслаждение погрузилась в пену. Лежала, прислушиваясь к своему многострадальному организму: как – он? Не собирается ли болеть?

Организм болел местами, но все больше от ушибов, полученных в ходе неравной борьбы с «братанами». Если не считать синяков, я была здорова и наслаждалась на всю катушку. Горячая ванна после купания в ледяной реке – вершина наслаждения.

Долго нежиться мне не пришлось. В дверь постучала баба Рая.

– Ну, что там еще? – возмутилась я.

– Молоко горячее пришло, – строго ответила баба Рая. – Уже жа ж глянула я на твое пальтецо, оно жа ж усё жа ж мокрое. Так жа ж и простудиться жа ж недолго.

Я вспомнила рекомендацию своего спасителя и сказала, открывая дверь и впуская бабу Раю:

– Ладно, давай сюда свое молоко.

Она подала мне чашку на блюдечке и, поджимая губы, поведала:

– С медом, с калиной, с горчицей, с малиной. И водочки для смазки горла добавила.

– Бррр! Гадость какая! Уж слишком крутые меры.

– Пей, дочка, пей!

Зная настырность бабы Раи, я залпом выпила и, когда она наклонилась ко мне за чашкой, благодарно чмокнула ее в щеку.

– Это ще зачем? – буркнула баба Рая, демонстративно вытирая щеку фартуком. – Я те не мужик, шоб такие нежности.

Важничая, она вышла из ванной, но довольная улыбка предательски блуждала на ее сухих губах.

Досыта належавшись в ванной, я вылезла, растерлась жестким льняным полотенцем, накинула махровый халат и отправилась на кухню. Самочувствие было прекрасное, даже ни разу не чихнула. Видимо права была баба Рая, когда обзывала мое здоровье лошадиным.

На кухне меня ждали завтрак и записка. Санька, не дожидаясь школы, научился писать и на каждом шагу с удовольствием демонстрировал свое искусство. По тетрадному листу и вкривь и вкось скакали буквы разного размера: «Мамуля куший иишницу с виччиной, а мы гуляим». Знаками препинания Санька пока еще пренебрегал.

Растроганная, я прижала записку к губам и подумала: «Как быстро вырос сынуля. Скоро в школу пойдет, а там в институт, а там и женится, а там уж и до внуков рукой подать…»

В эту милую мысль безжалостно ворвался телефонный звонок. Я схватила трубку и услышала:

– Софью Адамну Мархалеву хочу.

Голос был очень низкий мужской абсолютно незнакомый, с блатным распевом. Мне бы быть умней и подальше его послать, я же ничего лучшего не придумала, как вступить в беседу.

– Софья Адамовна вас слушает, – приветливо сообщила я.

Нет, ну надо быть такой редкостной дурой! Ничему меня жизнь не учит.

– Как, блин, слушает? – поразился голос.

– Ушами слушает, как же еще? А вы что, практикуете другой метод?

– Да нет, блин, ты не мути, а конкретно скажи, кто это – Софья Адамна?

– Да я это, я. Я, Софья Адамовна Мархалева, чему и сама не рада.

Бедный, совсем растерялся, ну никак поверить не хотел в свое счастье. Так энергично чесал в затылке, что даже в трубке был хруст слышен.

– Нет, я не понял. Так Мархалева – ты что ли? Да, блин, почему?

– Да потому, что отец мой был Мархалев, и с такой неприличной фамилией не видать бы ему моей красавицы матери как своих ушей, когда бы не удачное имя Адам, столь милое моей бабуле. Имя это напоминало ей ее незабвенного отца – бабуля тоже была Адамовна – по этой причине она и согласилась на тот неудачный брак, который недолго продержался и распался сам собой, поскольку мама моя была женщина необыкновенная, видимо поэтому она и мало прожила, ведь хорошим людям всегда…