Эстер заметила, что лицо Кэтрин выражало не нежность, а скорее усталость и страх, которые, казалось, давно победили все материнские чувства.

– Так вот, – продолжала Кэтрин, – моей дочери нужна компаньонка. Как ты, возможно, заметила, я не расположена сопровождать Мэри в ее разъездах по Лондону.

Кэтрин пристально посмотрела на Эстер и отвернулась.

– Мне трудно дышать. Деревенский воздух пошел бы мне на пользу, но у мужа много дел в Лондоне…

В наступившей тишине слышалось тихое дыхание Мэри. Эстер прикрыла глаза, чтобы лучше слышать этот звук. Он напоминал ей дыхание брата, и в ее голову закралась нелепая мысль – а что, если у нее теперь будет сестра?

– Я не смогу быть компаньонкой Мэри, – быстро произнесла она, чтобы отогнать от себя глупую надежду. – Ребе требует, чтобы я работала на него.

– Ребе, – заметила Кэтрин, – отпустит тебя, если мы потребуем. Я думаю, что он понимает, что должен отблагодарить нас хотя бы так, – сухо добавила она, красноречиво обведя рукой комнату.

Мэри снова посмотрела на Эстер:

– Ей нужно научиться одеваться в английской манере.

– Мы позорим их, – вдруг бухнула Ривка со своего места у стены.

Эти слова адресовались Эстер, и яростный взгляд маленьких карих глаз служанки сразу же вывел девушку из состояния задумчивости.

Кэтрин слегка приподняла брови и заговорила, обращаясь к Эстер, будто игнорировать грубость служанки было правилом хорошего тона.

– Дело тут не в тщеславии, – спокойно сказала она. – Хотя тебе могло показаться и так. Ты все еще иностранка и не привыкла к лондонским обычаям. Мы… – она медленно повела рукой, – мы одеваемся и говорим как англичанки. А вы приплываете сюда из Амстердама, обустраиваетесь в доме, который предоставил мой муж, и продолжаете одеваться так, что вам впору вешать на спину табличку с надписью «еврейка». Я считаю, что это ваше дело, хотя другие со мной не согласны. Но если ты будешь сопровождать мою дочь, то мне не безразлично, как ты выглядишь.

– Мама, это касается и меня, – вмешалась Мэри, причем ее голос зазвучал еще приятнее и резче. – Я согласна с остальными. Эти двое нас просто позорят.

Казалось, она возмущена и одновременно озадачена нежеланием Эстер сопровождать ее по Лондону.

– И вот теперь, – продолжала она, – когда все знают, что в Лондоне живут евреи, ты хочешь, чтобы дамы, прогуливающиеся по Сент-Джеймс, говорили, что местные еврейки одеваются как…

Она помедлила, затем указала на Ривку в чепце и рабочем платье и на Эстер, которая немедленно вспыхнула, поняв, насколько убого выглядит ее наряд.

– Да, одеваются как золотари!

Мэри на секунду замолчала, дав присутствующим насладиться сравнением. Ее круглые щеки, розовые губы и темные брови над блестящими черными глазами казались необычайно красивыми. Но Эстер обратила внимание на то, что сверкающий взгляд Мэри был направлен не на мать.

Видимо устав от своей вызывающей позы, Мэри покопалась в матерчатой сумочке, что лежала подле нее. Затем она выпрямилась, и ее палец с силой прошелся по губам Эстер, размазывая что-то скользкое.

Увидев, как шарахнулась от нее Эстер, Мэри снова рассмеялась.

– Да это же розовая марена, – сказала она. – Вот, смотри сюда.

С этими словами она сунула Эстер стекло в деревянной раме, достаточно широкое, чтобы уместиться на ладони.

Подрагивающее в руке зеркало явило Эстер незнакомый образ, украшенный блестящими темно-красными губами. На какое-то мгновение из зеркала на нее взглянула мать: ниспадающие волосы, черные и опасные глаза. С тех пор, как она последний раз смотрела на себя в зеркало, ее лицо сильно похудело, что сделало сходство с матерью почти портретным. Судя по остававшимся на расческе волосам, прошедшие после пожара годы не прошли бесследно, – но вот то, что она увидела теперь, поражало. Это была настоящая серебряная буря. Эстер невольно дотронулась до нескольких прядок. Все было так, как сказала Мэри, лишь изогнутые брови оставались черными. Лицо было молодым, а вот макушка – старушечья. Неудивительно, что Мэри не смогла угадать ее возраст.