– Она не в себе, Элеанора, – скрипучим голосом говорит Сабина, – боюсь, ей требуются отдых и уединение.

– Она совершенно точно может получить их здесь, в Уитли, – нетерпеливо отвечает Элеанора, – не вижу ни единого повода для твоего беспокойства.

– Она потеряла все, что у нее было, – объясняет Сабина, – а вы не предлагаете ей ничего, кроме временного пристанища. Вам стоило бы поговорить с ней…

– Поговорить с ней о чем? – взрывается Элеанора. – Напомнить ей о…

– Тебя не учили, что подслушивать неприлично?

Дэр делает шаг ко мне, с любопытством изучая мое лицо. Он настолько красив, что кажется, будто в нем есть нечто потустороннее. Он снова нарушает мои личные границы. А еще явно не хочет, чтобы я слышала то, что они обсуждают за дверью.

Я делаю глубокий вдох.

– Что все вокруг скрывают от меня? – спрашиваю я.

В ответ он лишь встряхивает головой:

– Ничего.

Это нечто очень важное, я уверена в этом.

– Мне нужно знать, – настаиваю я.

Он смотрит на меня в упор:

– Ты здесь, чтобы поправиться, Калла. Чтобы отдохнуть и прийти в себя.

– Но ты сказал, что я в опасности, – напоминаю ему я, – разве мне не нужно знать, что представляет для меня угрозу?

По его выражению лица я улавливаю, что ему сейчас очень некомфортно, его темные глаза излучают странный блеск.

– Эта семья пережила слишком много. Тебе необязательно узнавать все это прямо сейчас. У тебя есть только один выход – попробовать довериться мне.

Мне бы хотелось это сделать.

– Это какое-то безумие, – шепчу я.

– Полагаю, все мы здесь не в своем уме, – цитирует он Льюиса Кэрролла, из чего я могу сделать вывод, что ему просто нечего ответить.

Мои ногти сильно впиваются в ладони, а внутри поднимается буря разочарования.

– Я люблю тебя, и ты это знаешь, – пытается объяснить он, – я уже так устал от этого всего!

Он уходит прочь, словно ему больно находиться рядом со мной.

А мне остается только одно. Я отправляюсь обратно в свою комнату, где могу побыть в одиночестве и где никто не следит за мной. В комнате так тихо и безлюдно, что я быстро сдаюсь, не выдержав уединения.

– Финн, ты бы возненавидел это место.

Естественно, я не получаю никакого ответа, но разговоры с ним всегда помогали мне почувствовать себя лучше, поэтому сейчас мне остается только воображать, будто он все еще жив, что я все еще нечто целое, а не жалкая половина.

Я рисую его лицо у себя в голове, вижу, как он смеется.

– Какая же ты тупица, Калла, – говорит он, а его светло-голубые глаза искрятся. – Ты всегда была лучшей частью нас двоих. Я не нужен тебе.

– Это бред, – незамедлительно парирую я. – Ты будешь нужен мне всегда. Возможно, я никогда не прекращу разговаривать с тобой, даже когда тебя больше нет. Ты понял?

Он поднимает глаза к небу в лунном свете.

– Понял. Но однажды настанет момент, когда я перестану отвечать. Потому что, хочешь ты того или нет, тебе придется отпустить меня, Калла. Ради твоего собственного блага. Так будет лучше для тебя.

– Не говори мне, что будет лучше для меня, – огрызаюсь я, но в ответ он смеется, потому что это обычная реакция Финна на все.

Он всегда смеется, тем самым делая все вокруг лучше.

– Останься со мной, – умоляю я, – мне так одиноко.

Он кивает и садится на постель рядом со мной, наблюдая, как я устраиваюсь поудобнее, прежде чем уснуть. Брат бормочет под нос какую-то мелодию без слов, я знаю эту песню, но название никак не приходит мне в голову.

– Засыпай, – говорит он мне, – я здесь, с тобой.

Так я и поступаю. Погружаюсь в сон от спроецированного моим мозгом воспоминания о погибшем брате, потому что только так я чувствую себя в безопасности.