Проходя через ворота, Веруча услышала пение труб; затем внезапно наступила тишина. Ее шаги гулко раздавались в этой тишине, когда она поднималась по многочисленным ступеням. Она слегка замедлила шаг, прислушиваясь к происходящему на арене. Даже здесь она почти физически ощущала напряжение нетерпеливого ожидания, царившее там. Преодолев последние ступени, она остановилась, ослепленная яркими лучами сверкающего солнца, и сразу же была оглушена ревом многочисленной толпы. Он был устрашающим – рев тридцати тысяч голосов, звучавших одновременно. Он походил на рев сотни голодных хищников, возбужденных видом, запахом и вкусом крови и жаждущих продолжения пиршества.

Веруча в который раз подумала о варварстве и жестокости подобных игр, но тут же одернула себя, ища глазами свободное место в своей ложе. Боковым зрением она успела отметить, что по арене бегут рабочие с веревками и сетями; на краю арены лежало неподвижное тело, казавшееся бесформенной кучей тряпья, и тут же растекалась алая лужа крови.

Веруча осмотрелась, замечая обычных завсегдатаев ложи, и чувствуя их негласное неодобрение ее опозданию.

Чозл, конечно же, был уже здесь; его огромное тело занимало особое кресло-трон. Его взгляд, устремленный на арену, был напряженным и слегка разочарованным; впрочем, уловить какое-то особое выражение было довольно сложно из-за многочисленных складок жира и кожи, в которых глаза буквально тонули. Само лицо было красное и покрыто бисеринками пота. Чозл не замечал тонкого ручейка, который прокладывал дорожку по его щеке. Веруча вздрогнула от недобрых предчувствий: да, было довольно жарко, солнце припекало и воздух был неподвижным и сухим. Но Чозл никогда раньше так ощутимо не страдал от жары, подумала она тревожно. А может, он был настолько выбит из колеи очередной трагедией, на его глазах разыгравшейся на арене, что не успел даже обтереть лицо платком?

Это казалось вполне возможным, и она в который уже раз мысленно задала себе вопрос, зачем Чозлу понадобилось превращать игры на арене в подобный жестокий, отвратительный, кровавый спектакль. Официальную версию его заинтересованности в подобном мероприятии она слышала, и не раз – в подробностях. Но это ее не убеждало. А иначе как она могла бы считать свою точку зрения верной, а чужую – ошибочной и вредной? Хотя большинство его окружения, казалось, было удовлетворено его объяснениями и мотивами поступков. Например, Вида: Веруча посмотрела на женщину, сидевшую неподалеку. Казалось, что она всего несколько мгновений назад высвободилась из объятий страстного любовника: ее щеки ярко пылали, глаза сверкали, а тело было охвачено чувственным волнением.

А Селкас? Впрочем, он как раз выглядел вполне обычно: невозмутим, спокоен, с выражением легкого иронического всепонимания на лице. Легкий запах и румянец на щеках не позволяли точно назвать его возраст, а ведь он был почти ровесник Чозлу. Уже не в первый раз она спросила себя, почему Селкас отказался от всех притязаний на власть, хотя обладал всеми неоспоримыми достоинствами и возможностями. Но он казался вполне довольным своей второстепенной ролью на государственной арене, хотя его суждения и мнения всегда оставались очень трезвыми, логичными и независимыми – она почти всегда была согласна с ним.

Веруча постаралась привлечь внимание Селкаса: ей это не удалось, и она вздрогнула, почувствовав чужое неожиданное прикосновение, пытаясь вернуться в реальность из мира своих рассуждений и мыслей. Она подняла глаза и увидела скользкую улыбку Монтарга: он, как обычно, улыбался одними губами. Слегка повышая голос, чтобы перекрыть шум, он сказал: