Лицо маэстро блестело от пота, а полуседые волосы всклокочены, как будто он только что занимался любовью. Добавьте к этой картине еще скошенный, практически отсутствующий подбородок и грустно свисающий набок еврейский нос. И еще руки, неожиданно длинные при его невеликом росте, с узловатыми пальцами. Руки эти (сразу видно – загребущие) доходили едва ли не до колен, а их кисти густо поросли черным волосом. Таков его беглый портрет. Словом, он был урод.

Единственное, что было терпимо и даже, пожалуй, симпатично – это веселые искорки, то и дело вспыхивавшие в его маленьких и острых глазках, когда он бесцеремонно оглядывал меня с головы до ног.

Голос маэстро был столь же нелеп, как и его внешность. Он вдруг заблеял: «Так вы будете Маргарита Александровна?» Я кивнула, а про себя подумала: «Очень мило! Урод, да еще и козел…». Но маэстро тут же доказал, что блеянье – лишь часть его репертуара, а диапазон его речевых возможностей намного шире: «Ага, позвольте же и мне представиться, – заверещал он, после чего с достоинством прокудахтал: – Мамонов Тристрам Иосифович. Прошу любить и жаловать».

Конец ознакомительного фрагмента.