Мать тоже рассмеялась, но ее смех прозвучал нервно и визгливо.

– Я собиралась сказать: «Послушай, дорогая, я вот подумала – не хотите ли вы с Оливером прийти ко мне на обед в воскресенье?»

– Нет, – ответила Эрика. – Не хотим. – Она задышала прерывисто, как через соломинку. Задрожали губы. – Нет, спасибо. Мы приедем к тебе пятнадцатого, мама. И ни в какое другое время. Мы же договаривались.

– Но, милая, я думала, ты будешь так гордиться мной, потому что…

– Нет. Встретимся с тобой в другом месте. Можем пообедать в воскресенье в каком-нибудь приятном ресторане. Или можешь приехать к нам. У нас с Оливером ничего не запланировано. Можем пойти вместе куда угодно, но мы не пойдем к тебе домой. – Помолчав, она повторила эту фразу снова, громче и четче, словно говоря с человеком, плохо понимающим по-английски: – Мы не пойдем к тебе домой. – (Воцарилось молчание.) – До пятнадцатого, – сказала Эрика. – Это записано в ежедневнике. В обоих наших ежедневниках. И не забудь, что в четверг вечером у нас запланирован ужин с родителями Клементины! Мы этого тоже будем с нетерпением ждать. Вот повеселимся-то!

– Я хотела опробовать новый рецепт. Я купила книгу аглютеновых рецептов – говорила я тебе?

Ох уж этот легкомысленный тон. Преднамеренная живость, рассчитанная на то, что Эрика откликнется на ее игру, в которую они играли все эти годы и в которой обе притворялись обычной матерью и дочерью, ведущими обыкновенный разговор. А мать между тем понимала, что Эрика больше не играет, и обе сходились на том, что игра окончена. Мать рыдала, извинялась и давала обещания, которые, как знали они обе, никогда не выполнит. Но теперь вот она делала вид, что никогда не давала обещаний.

– Мама, боже правый!

– Что?

Притворная наивность. Приводящий Эрику в бешенство детский голосок.

– Ты обещала на могиле бабушки, что не станешь больше покупать книги рецептов! Ты не готовишь! У тебя нет аллергии на глютен!

Почему голос у нее дрожит от возмущения, если она никогда не ожидала выполнения этих напыщенных обещаний?

– Я не давала такого обещания! – заявила мать нормальным, недетским голосом, набравшись дерзости с негодованием ответить на возмущение Эрики. – По сути дела, последнее время я мучаюсь от ужасного метеоризма. У меня непереносимость глютена, благодарю тебя! Извини, что докучаю тебе проблемами своего здоровья.

Не реагируй. Не поддавайся на эмоциональные провокации. Именно в таких случаях мать расходует тысячи долларов на лечение.

– Ладно, мама, приятно было поболтать, – не давая матери возможности ответить, быстро, как агент по телемаркетингу, проговорила Эрика, – но я на работе, мне пора. Поговорим позже.

Она быстро дала отбой и уронила телефон на колени.

Водитель такси замер на своем сиденье, делая вид, будто не слушает. Только руки его двигались на рулевом колесе. Что это за дочь, которая отказывается пойти в гости к матери? Что за дочь с таким негодованием говорит с матерью о покупке новой книги рецептов?

Она заморгала.

У нее снова зазвонил телефон, и она так сильно вздрогнула, что он чуть не соскользнул с ее колен. Наверное, опять мать – звонит, чтобы сказать какую-нибудь гадость.

Но это была не мать. Это был Оливер.

– Привет, – произнесла Эрика, едва не разрыдавшись от облегчения при звуках его голоса. – Только что весело поговорила с мамой. Она хочет, чтобы мы пришли к ней на обед в воскресенье.

– Но мы ведь должны быть у нее только в следующем месяце, да?

– Да. Она пытается расширить границы.

– С тобой все хорошо?

– Угу. – Эрика провела кончиком пальца под глазами. – Все хорошо.

– Точно?