– Да мы сами… – попытался возразить самый из них горячий, но много чего на своей непростой работе повидавший метрдотель бесцеремонно перебил: «Сами, сами. Сами с усами. Только у вас труба пониже, да дым пожиже».

…Компания, куда пришли Володя Рашидов и Аркадий Марков, отмечает день рождения Алишера, мужа младшей из сестер Рашидовых – Светы. Алишер учится в аспирантуре филфака МГУ, он специалист по какому-то редкому кельтскому фольклору. В гости он позвал своего сокурсника Сашку Авакова, с обидной кличкой Собаков, и брата жены; Володя, в свою очередь, пригласил друга детства Аркашку Маркова, который по своим то ли журналистским, то ли писательским делам ошивается в Москве и занимает в «России» шикарный полулюкс. Пятый гость за столом – средних лет плотный узбек, который, несмотря на уговоры, ни за что не хочет снять с головы тюбетейку. Кажется, его зовут Турсун. В разговоре он не участвует, зато зорко и строго наблюдает за официантами, проявляя явное недовольство их нерасторопностью. С самого начала Турсун выказал обслуге свое негодование. За соседним, грузинским, столом он увидел неведомое ему блюдо в металлических чашечках с длинными ручками.

– Чего такое будет? – спросил Турсун официанта.

– Жюльен, – ответил официант коротко, переминаясь с ноги на ногу.

– Зачем у нас нет? – возмутился Турсун. – Я же сказал – все меню на стол поставь.

– Да у вас и так уже ставить некуда, – попытался возразить официант, но получил ответ, что называется, под дых.

– Ставит некуда – на руки держат будешь, – заявил, как отрезал, Турсун.

Он приехал в Москву в командировку из узбекской провинции – Джизакской области. В том районе, где Турсун нынче секретарь райкома партии, когда-то родился «отец» – сам Шараф-ака Рашидов, первый секретарь ЦК партии Узбекистана, член Политбюро и личный друг Самого – имя Леонида Ильича Брежнева Турсун вслух даже произносить боится. Он человек маленький. И когда едет в Москву, может, нет, обязан, навестить детей хозяина, привезти им дары щедрой узбекской земли. Ну а уж коль случилось такое событие, как день рождения зятя, то нужно все достойно организовать и, само собой, – оплатить. Турсуну хорошо известно, что сам Рашидов такое угодничество не жалует, но еще ему известно и другое: ни разу он не слышал, чтобы кого-то уволили за внимание. И Турсун старается от души. Он ничего не пьет, почти не ест, в разговор не вмешивается, да и не слушает вовсе, о чем говорит молодежь, – все равно не поймет. А думает о том, что, когда этот вечер закончится, он приедет в гостиницу «Москва», где у него забронирован номер, закажет ужин с коньяком и шампанским и еще отсюда, из вестибюля этой гостиницы, позвонит Эмме, пышнотелой блондинке, с которой познакомился еще два года назад, когда приезжал в столицу на партийный съезд.

Его сладостные мечтания нарушает неожиданно изменившийся ход событий. Сын хозяина встает и вместе с бородатым другом выходит из зала. Турсун, чтобы не попадаться на глаза, поотстав, плетется за ними. Сначала парни закуривают, весело смеются, вспоминая какого-то Уйгуна и что в каком-то московском доме чуть пожар не устроил, когда плов готовил; потом направляются вглубь вестибюля, явно собираясь войти в дверь, на которой изображены мужской силуэт и красноречивая буква «М». Сообразив, куда они идут, Турсун обгоняет молодых людей и, растопырив руки, преграждает путь, надрывно восклицая: «Не пущу!»

– Куда не пустишь? – недоумевает Володя.

– Общий тувалет не пущу! Такой человек общий тувалет – ходит никогда нет! – решительно заявляет райкомовский партайгеноссе.