Т ё н н е с е н.   К несчастью, это истинная правда. А Лона до того бестактна, что еще и окликнула меня: разумеется, я сделал вид, что не услышал.

Б е р н и к.   Вряд ли прогулка осталась незамеченной.

Т ё н н е с е н.   Не осталась, скажу тебе. Люди на улице останавливались и глазели на них. Скандал полыхнул по городу, как пожар в прериях. Во всех домах стояли у окон и ждали, когда демонстрация пройдет мимо них, голова к голове за каждой занавеской, уф-уф-уф… Бетти, прости, что я говорю «уф», это от нервов. Если так пойдет дальше, придется мне подумать о долгом путешествии.

Г о с п о ж а   Б е р н и к.   Надо было тебе заговорить с ним, объяснить…

Т ё н н е с е н.   Посреди улицы? Благодарю покорно… И как этот человек вообще посмел явиться сюда? Ладно, посмотрим, не остановит ли его пресса. Бетти, прости, но…

Б е р н и к.   Ты сказал – пресса? Ты слышал какие-то разговоры?

Т ё н н е с е н.   Да кругом! Вчера, уйдя от вас, я ввиду своего недуга совершил променад в клуб. По тишине при моем появлении я сразу понял, что разговор шел об американцах. А потом этот наглец редактор Хаммер подошел и во всеуслышание поздравил меня с возвращением моего богатого кузена.

Б е р н и к.   Богатого?

Т ё н н е с е н.   Да, так он выразился. Я, понятно, смерил его подобающим взглядом и растолковал ему, что мне ничего не известно о богатстве Юхана Тённесена. «Надо же, – ответил он, – как странно. В Америке капиталы быстро прирастают, а ваш кузен уехал не с пустыми руками».

Б е р н и к.   Так, будь любезен…

Г о с п о ж а   Б е р н и к   (встревоженно). Видишь, Карстен…

Т ё н н е с е н.   Да уж. Лично я глаз ночью не сомкнул, из-за этого типа. А сам он как ни в чем не бывало разгуливает себе по улицам. Вот скажите, почему он там не сгинул?! Это ж уму непостижимо, до чего некоторые люди живучи.

Г о с п о ж а   Б е р н и к.   Господи, Хилмар, что ты говоришь?

Т ё н н е с е н.   Ничего я не говорю. Но он прямо в рубашке родился: крушения поездов, нападения калифорнийского гризли, да хоть черноногих – все мимо него, его даже не скальпировали… Уф-уф-уф, вот и они.

Б е р н и к   (глядя на улицу). И Улаф с ними!

Т ё н н е с е н.   Еще бы! Им надо напомнить каждому, что они в родстве с лучшим семейством города. Вон, полюбуйтесь, вся аптека высыпала на улицу, глазеют, бездельники, примечают. Нет, с моими нервами это слишком! Вот как прикажете в таких обстоятельствах высоко нести идеал как знамя…

Б е р н и к.   Они идут сюда. Бетти, послушай, я хочу, чтобы ты была с ними предельно дружелюбна, это строгий наказ.

Г о с п о ж а   Б е р н и к.   Ты разрешаешь, Карстен?

Б е р н и к.   Да, само собой. И тебя это касается, Хилмар. Они, будем надеяться, пробудут здесь недолго. И когда мы с ними наедине… никаких намеков, мы ничем не должны их задеть или обидеть.

Г о с п о ж а   Б е р н и к.   Ах, Карстен, сколько в тебе благородства!

Б е р н и к.   Ладно, ладно, оставим это.

Г о с п о ж а   Б е р н и к.   Нет, позволь мне поблагодарить тебя. И прости мою запальчивость. У тебя были все основания…

Б е р н и к.   Оставь! Оставим это, я сказал!

Т ё н н е с е н.   Уф!

Ю х а н   Т ё н н е с е н   с   Д и н о й,   а следом   Л о н а   с   У л а ф о м   проходят через сад.

Л о н а.   Ну, здравствуйте, люди добрые.

Ю х а н.   Карстен, мы прошлись по старым местам.

Б е р н и к.   Да, я слышал. Многое изменилось, правда?

Л о н а.   И в основном все благодаря консулу Бернику. Мы были в парке, который ты подарил городу.

Б е р н и к.   И в парке тоже?

Л о н а.    «Дар Карстена Берника» написано над входом. Похоже, ты печешься в этом городе обо всем.