На следующей неделе Рут укачивала спящего Криса на террасе, пока остальные трое спали внутри. Медальон с изображением святого Кристофера она держала большим и указательным пальцами. Одно шерстяное одеяло было накинуто на плечи, другое на колени. Ночной воздух обещал стать морозным. Он все еще хранил запах шалфея, но пыльные нотки его аромата сменились чем-то более глубоким, доисторическим. Дэл приехал домой всего на два дня – познакомиться с новорожденным сыном, потанцевать с девочками на кухне и подарить Чарли брелок в форме НЛО.

Когда Дэл уехал, оставив неизвестной дату его следующего возвращения, Рут поняла, что скучает не столько по Дэлу, сколько по его рукам – рукам, которые могли застегнуть детское пальто, приготовить ужин, согреть ее плечи своим теплом и тяжестью. У любого мужчины есть руки. У Аллена руки имелись, но к ним прилагались последствия, а их ей хотелось меньше, чем рук. Рут скопила достаточно денег, чтобы сесть в «Фэлкон» и уехать, послав к черту и работу, и Дэла, обратно в Колорадо, но она не покинула Габбс. Шины «Фэлкона» хотя и были голыми, но вполне годились для дороги, однако Рут все-таки решила ехать на них на первое занятие курсов медсестер, а не возвращаться домой. Деньги из консервной банки понадобились бы в обоих случаях.

В тот вечер, когда она пошла на кухню, чтобы их пересчитать, банки из-под пюре уже не было. Рут почувствовала, как все в ее теле сжимается – желудок, горло, сердце. Она перешла в рабочую зону – как раз вовремя, чтобы ее вырвало в выщербленную фаянсовую раковину. Она представила себе, как Дел в Вегасе превращает ее кукурузные деньги в игровые жетоны и пускает на ветер. Она представила его в винном магазине, превращающим ее кукурузные деньги в счастливую одинокую выпивку.

Что теперь, святой Кристофер?

Тишина приводила в бешенство. Она нуждалась в духовном руководстве, которое имело бы какой-то вес. Она посмотрела на детей – их спящие тела были освещены лунным светом. Затем она туго спеленала Криса и поехала к телефону-автомату.

Телефон звонил и звонил, пока наконец она не услышала сонное приветствие, затем перешептывания и звуки последовавшей суматохи, а потом наконец голос сестры.

– Рут? – произнесла она. – Здесь сейчас середина ночи.

– Здесь тоже.

– Ты всех разбудила.

– Мы не в четвертом классе. Ты не можешь отходить меня по рукам линейкой.

– Рути, – упрекнула сестра. – Ты говоришь как сумасшедшая.

Рут попыталась представить себе, во что монахини одеваются, когда ложатся спать, и как выглядит сестра в данный момент. Она вообразила себе многослойные одеяния, сложные застежки на крючках и петельках.

– Как я могу по-прежнему молиться святому Кристоферу, если я застряла здесь, в Габбсе?

– Молитвы, они как радио, Рути. Никогда не знаешь, кто именно их услышит, но кто-то всегда слушает. – Сестра выдержала паузу. – Не могла бы ты объяснить мне, что произошло?

– Дэл украл мои кукурузные деньги.

– Дэл, – повторила за ней сестра, с хрипом выдохнув его имя. Крис вздрогнул, моргнул сонными младенческими глазками и снова погрузился в дремоту. – Мне очень жаль, Рут.

Рут тяжело опустилась на тротуар рядом с телефоном-автоматом, прислонившись спиной к стене из шлакоблоков, перед ней раскинулось бескрайнее небо пустыни, и одной рукой она баюкала маленького сына. Необъятность неба доставляла ей чувство комфорта. Она надеялась, что Чарли прав насчет пришельцев, что Дэл и Аллен знают больше, чем ей кажется. Чем больше жизни вокруг, тем менее одиноким должен чувствовать себя каждый человек, тем больше надежды, что тебя услышат.