– Стой! – крикнул взволнованно Алёша. Он схватил колосок, понюхал его, помял, взял второй, то же самое сделал и с сожалением промолвил:

– Дождичка бы – и отменный урожай получится!

Когда они въехали в посёлок, где родился и рос Алёша, он попросил Игоря ехать помедленней. Он долго смотрел на дома, на улицы, на строения… А потом они углубились в зелёное гороховое поле, источавшее медовый аромат. Алёша взял стручок, нажал на него, и тот издал приятный хруст, показав сочные горошины.

– Вот за него не надо волноваться! – убеждённо заключил Алёша.

Вдруг лицо его изменилось: он, видно, понял, что никогда не сможет стать агрономом. И, словно проглотив ком, поторопил:

– Поехали отсюда быстрей!

По прибытии обратно в город он написал матери письмо: «Иду на сверхсрочную службу, желаю здоровья! Буду извещать о себе почаще, как и обещал». Письмо он передал Игорю, чтобы тот отправил его, а сам надел гимнастёрку с орденами, сел в тележку и выехал на улицу, чтобы немножко успокоиться. А тут к нему стали подходить люди и класть на брезент, укрывавший культи, деньги. Ему было поначалу неудобно их брать, но в дальнейшем он к этому привык, и деньги стал отсылать матери. А сам жил на военное пособие.

Однажды, приехав на тележке в центр города, где сооружали мемориал погибшим солдатам, он услышал испуганный и удивлённый голос:

– Алёша, ты?!

Это была соседка, живущая рядом с его родным домом.

Алёша, ни слова не говоря, быстро укатил. Месяц он никуда не выходил и молчал. Даже на просьбы Игоря пойти с ним погулять не отзывался.

Алёша не был трусом, но вероятность неожиданной встречи с матерью его пугала. И когда он услышал, что на площади наконец-то открыли мемориал с Вечным огнём, он вечером, зная, что там в это время будет меньше народу, поехал туда. Ещё издали он увидел, как посетители подходили к Вечному огню и клали цветы. А одна старушка, как склонилась над плитой, так и стояла без движения. И тут Алёшу словно обожгло. Он не видел лица старушки, но своим сыновним чутьём понял: «Это матушка!»

А она, словно почувствовав, обернулась. Но не заохала, не вскрикнула, а спокойно промолвила:

– Сынок, я всё знаю, моё сердце не обманешь. Я люблю тебя таким, какой ты есть!

Он увидел, что мать стала седая, лицо было серое, изрытое морщинами и очень уставшее. А затем она опустилась на колени и целовала, целовала его. А он твердил:

– Мама, мама, прости меня!

Тут подъехал милицейский патруль, охранявший мемориал. У милиционеров уже были сведения, что колхозники ищут пропавшего солдата. Посадив Алёшу с мамой в машину, они отвезли их домой.

Слух о прибытии Алёши разнёсся вмиг. Все – и взрослые, и молодёжь – высыпали на улицу. Прибыл на попутке и Игорь.

Мать сидела на лавочке, а рядом Алёша и Игорь.

А сельчане говорили:

– Нечего тебе, Алёша, отдыхать! Время такое – надо работать! – И постановили: – Быть тебе агрономом!

А Игоря решили назначить кузнецом: руки у него были крепкие и сила была.

Мать обняла Алёшу, потом Игоря и сказала:

– Вот у меня и два сына!

Тут подъехала телега, запряжённая бодрой лошадкой, и кто-то из колхозников выкрикнул:

– А вот, Алёша, и твой транспорт! Будешь по полям колесить, за урожаем следить, нас в работе подбадривать и в гости ездить!

Хлеб с маслом

Мать с маленьким сыном Васей жила в коммунальной квартире. С пьяницей-мужем она разошлась и воспитывала мальчика одна, работая в столовой – то уборщицей, то посудомойкой. С работы она и кое-что съестное могла приносить.

В коммуналке кроме них жила немка Изольда и всегда выбритый, аккуратный, играющий на скрипке Иосиф. Кухня была общая, и если Иосиф варил суп, от его кастрюли всегда шёл вкусный запах.