– Хотите сказать для моих лет? Да, не разъелась и по санаториям наездилась в свое время вдоволь. Конечно, я ищу определенную модель: непременно зеленое, хотя, – она наклонила голову и внимательно рассмотрела мою юбку: такой изысканный болотный цвет тоже пойдет… лёгкое, с «в» образным вырезом, чуть ниже колен, приталенное платье. Я знаете-ли, тружусь бухгалтером и на корпоративе должна выглядеть достойно и…

– Дорого?

Она кивнула, а я улыбнулась. Сейчас каждый стремится к совершенству и красоте, что мне очень нравится и только на руку. Я очень рада, что моя начальница позволяет нам самим выбирать модели для продажи из привезенных ею каталогов. Ольгу, правда, это не сильно интересует, что делает мое мнение единогласным. Я гордо прохожу к большому зеркалу, занимающему левую стену нашего помещения, провожу рукой по ряду платьев и одним движением извлекаю плечики, на которых висит ровно то, что описала дама только что, из точно такой же ткани, в которой выполнена моя юбка. На самом деле, это коллекция одного не очень известного французского дизайнера.

– Милочка, да Вы волшебница – восклицает она и с этой секунды я нисколько не сомневаюсь, что именно эта женщина относится к той самой Питерской интеллигенции. Впрочем, это не мешает представлять мне уже сейчас, как она будет отплясывать в этом платье на празднике.

– Точно мой размер – она в восхищении выходит из примерочной кружится в самом зале салона: да у вас талант. Признавайтесь, это Вы дизайнер этой прелести?

– Увы, нет – подхватываю я ее манеру речи и вновь нечаянно спускаюсь в пучину своих воспоминаний:

– Понимаешь, что сейчас вообще перестанут шить! Да уже перестали, кому ты будешь нужна со своим талантом! Маша, сейчас нужно торговать и только. Зачем тебе это несчастное ПТУ, не понимаю. Подумай о будущем, что у нас творится, ты видишь?

Мама почти распахивает занавески в нашей старой квартире, чтобы я внимательно рассмотрела за окном 1991 год. На мой взгляд, он такой же, как и 1986, а вот на ее – катастрофический. Год, в котором изменилось всё, от названия улиц, по которым она ходила большую часть своей жизни, до названия страны, ее состава и денежных знаков. К тому времени всё, что было накоплено моими родителями годами, почти сгорело. Отец смогу купить вафельный торт на обесцененные купюры, снятые с книжки. Им было страшно. Мне – скорее, интересно. Только швейной машинки всё ещё не было, возможности ее купить тем более, а мои мечты таяли в слезах моей матери, молящей меня одуматься и взяться за голову.

Я сдалась и пошла учиться после девятого класса в торговое училище. Долгие годы я так и не смогу научиться шить. Развивать свой талант тоже не придется. Какое-то время я буду единственным кормильцем в семье, потому что «только работая в торговле в наше время можно не остаться голодными».

Оборачиваясь назад, я понимаю, что в её словах была доля истины. Каждый раз убеждаю себя в том, что, если бы не положение в стране, она бы никогда не сгубила мои мечты на корню. Так или иначе, я отучилась и долгое время стояла за прилавками, в основном, конечно продовольственных магазинов: взвешивала скользкую и остро пахнущую рыбу, вылавливая ее из больших белый бочек, сама одетая в фартук, который никогда не отстирывался. Резала большие и тяжелы брикеты масла и сыра, отчего потом не могла вечером снять обручальное кольцо, перебирала печенье в холодном подвале гастронома. Только мысль о том, что могу накормить свою семью, спасала меня. Пока я не смогла хотя бы немного приблизиться к исполнению своего заветного желания, оставаясь в торговле, но уже готовым платьем. Всё это время я очень много работала и ежедневно уставала так, что засыпала, прямо стоя в троллейбусе. Когда мама хвалила меня и разглядывала мозоли на моих руках, на её глаза наворачивались слезы, она тихо шептала: