Я словно слышу мамин голос:

«Чересчур картинно. Оглядись – все устроено ради привлечения туристов. Удивляюсь, как Энни это допустила!»

«Если она еще здесь, мам. Рэйчел, которая сдает комнаты, по-моему, темнит».

«Нет-нет, она точно здесь», – говорит мама, когда неожиданный резкий порыв ветра заставляет меня потерять равновесие. Еще чуть-чуть, и меня унесло бы в море. Беспокойно оглядываясь через плечо, я отступаю от края причала.

Ноги меня не слушаются. Немногочисленные попутчики уже скрылись из виду, и паром готовится к отплытию. Я вытаскиваю руку из кармана и вцепляюсь в сумку, которая оттягивает мне плечо, заставляя шагать вперед. Мой взгляд рассеянно блуждает по деревьям справа: вот-вот сквозь них покажется наш дом.

Я дохожу до конца пристани, где мимо нее бежит широкая тропа. Она разветвляется, уходя в разные стороны, но можно двигаться в любом направлении – все равно окажешься у нашего сада. Слева тропа сворачивает к аллее Пайнклиф-Уок – это основной путь до бухты на противоположной стороне острова, и именно от этой аллеи папа в свое время отгородил дом белым штакетником. Справа тропинка петляет по острову – через деревню и дальше, к озерам.

Я не выбираю ни одно из направлений. Просто я схожу с тропы и крадучись двигаюсь к деревьям, пока дом не начинает появляться передо мной фрагментами: я складываю «пазлы» из кирпича, стекла и черепицы, пока вдруг не оказываюсь в самом низу нашего сада.

От знакомого аромата сосен и вереска сдавливает грудь и кружится голова; пошатнувшись, я опираюсь о ближайший ствол дерева. Я даже не пытаюсь вытирать слезы, ручейками сбегающие по щекам, и вскоре уже плачу навзрыд, дыша полной грудью. Я сижу, прижавшись спиной к дереву, не в силах оторвать взгляд от дома. Наш дорогой дом! Мы не должны были оставлять тебя.

Переполняемая воспоминаниями, я обвожу взглядом окна, закрытые и занавешенные. Внутрь не заглянешь, да никому и не придет в голову заглядывать. Я нахожу окно своей комнаты – крайнее справа, рядом с окном Дэнни, и сразу вспоминаю свои занавески в сердечках.

Даже не закрывая глаза, я чувствую запахи маминой запеканки и жаркого, наполнявшие дом, и почти слышу, как она зовет нас пить чай. Я крепче вцепляюсь в дерево, чтобы не побежать в дом со всех ног.

Мне требуется некоторое время, чтобы заметить большой полицейский тент, белеющий на опушке леса.

Мой взгляд мечется от дома к оживленной возне полицейских, и я вижу, как человек в черном пальто, согнувшись, разгребает небольшой участок земли. Подняв голову, он кого-то зовет, указывая на находку.

Я снова смотрю на дом. Столько лет спустя меня все равно не оставляет ощущение, что я прячусь за деревом из озорства, чтобы выскочить перед мамой и в шутку напугать ее. Я спрашиваю себя: как время может исчезать, бесследно испаряться, будто его и не было? Мне даже не верится, что у меня была какая-то другая жизнь, кроме той, что на острове, однако я уже двадцать пять лет живу в Винчестере.

В детстве я пробиралась между соснами, возле которых сейчас стою, чтобы найти единственное дерево, имевшее для меня значение, а теперь и отсюда вижу – наш с Дэнни домик на дереве выдран «с мясом» и теперь дерево выглядит голым.

У меня вырывается стон, но я поспешно прячусь, когда криминалисты у белого тента поворачивают головы в мою сторону. Ведь фактически я незаконно нахожусь на месте преступления.

Я снова разглядываю оголенное дерево. Домик, который когда-то был на нем, нам построил отец. Я выпрашивала это чудо целый год, прежде чем папа наконец нашел достаточно дров. И целый месяц он стучал молотком, закрепляя доски на ветвях, как гнездо.