– Понятно. Ну, а чем вызвано такое недоверие к тебе?

– Если бы только ко мне… – вытирая губы бумажной салфеткой, невесело проронил генерал. – Я уже успел понять, сейчас тут многих слушают и почти за всеми следят.

– Как засек? Хотя, о чем это я… – усмехнулся над своим же вопросом Шадрин.

– Это уж точно, – поддакнул ему Севастьянов. – Я бы, да не учуял.

– Шифровка из Маньчжурии на «липу» не похожа? Как-то уж всё … – сменил тему полковник и неопределенно покрутил разведенными пальцами правой руки.

– Возникшую ситуацию мы проанализировали очень тщательно. И пришли к выводу, что это – не «де'за». Сообщили в Москву, Федотову, ну а он, естественно, доложил наверх, Меркулову… – при этих словах Севастьянов многозначительно воздел указательный палец и, заговорщицки понизив голос, добавил. – А уже тот – С а м о м у!

– Что ты говоришь!? – воскликнул пораженный Шадрин.

– Да, да! – подтвердил генерал. – «Хозяин» полностью в курсе событий. А как же иначе? В области взрывают шахты, убивают партийных секретарей, а ты думаешь, что Сталин этого не знает? Черта с два! Кстати, он горячо поддержал идею – поиграть с японцами в длительную оперативную игру. У него с самураями старые счёты!

– Вот, значит, как всё… – пробормотал полковник и, достав платок, промокнул внезапно проступившую на лбу испарину. А Севастьянов продолжал:

– Гоглидзе срочно вызвали в наркомат, на приём к Федотову по этому делу, а мне он поручил встретиться с Петросовым…

– Так в госпитале же Сурен Гургенович, – объяснил Шадрин. – Его еще даже не прооперировали, только готовят. Дело-то серьезное – лёгкие. А потом месяц, а то и два санаторного режима. Короче говоря, выбыл из строя, я думаю, надолго.

– Об этом нам сам Петросов сообщил, – не дал закончить Шадрину комиссар. – Наверное, грех такое говорить, но то, что он заболел, сейчас только на руку, и в первую очередь – тебе…

– Мне? – удивился Шадрин. – Но почему?

– А потому, что не бывает, худа без добра… Если бы у Сурена Гургеновича не возникло проблем со здоровьем, то в Хабаровск вызвали бы его, как будущего руководителя оперативной игры. Но всё случилось так, как случилось, ты сидишь передо мной, и это – замечательно!

– А что, без этого повода мы не могли бы встретиться? – в голосе Шадрина просквозила едва различимая обида.

– Могли, конечно, только вряд ли стоит лишний раз это делать: особо-то афишировать наше знакомство совершенно незачем…

– Как так?

– Да вот так! – сокрушенно покачав головой, сказал комиссар. – Уж слишком много я знаю! А посему подобные индивидуумы, постоянно под топором ходят, особенно в нынешнее время. Так что в друзьях у меня состоять – себе дороже… Соображаешь, нет?

– Уг-у-у… – сосредоточенно кивнул Шадрин. Возникла тяжелая пауза. Наконец, заговорил Севастьянов:

– И вот еще что, в Управлении совсем забыл тебя проинформировать – Москва присвоила этой операции кодовое название «Жюри».

– Жюри? – с некоторым недоумением переспросил Шадрин. – В стенах нашего департамента звучит довольно странно… Жюри, это ведь группа специалистов, назначенных для присуждения премий или наград на крупных конкурсах и состязаниях.

– Именно так! – подтвердил Севастьянов и с едва приметной усмешкой похвалил. – Большую Советскую Энциклопедию цитируешь дословно, молодец! Я тут пораскинул мозгами и пришел к выводу, что такое название подобрано неспроста: если не дай Бог, провалим этот, как ты говоришь, конкурс, то московское «жюри» нам такую премию присудит, что мало не покажется. Да и за наградами дело не станет, а название им: «вышка» в двадцать годков или «исключительная мера», «стенка», то бишь… На меньшее рассчитывать никак не приходится.