Она была, кажется, очередным бесполезным подарком от бабушки и дедушки. Или, может, от крёстных – тёти с дядей? В любом случае, Лина была свидетелем взросления не одной только Жени. И что? Ей было всё равно. Она покорно лежала в руках у своей очередной хозяйки, бездумно подчиняясь ей. У неё не было никаких забот. Почему у какой-то дурацкой куклы жизнь была лучше, чем у такой живой, настоящей, современной и вполне себе симпатичной Жени?

– Хорошо тебе, – зло сказала девочка, слыша, как у неё дрожит голос. Это сделало резь в глазах вообще невыносимой. – Ты тупая. Вещь. Ты ничего не чувствуешь. Хотела бы я быть на твоём месте, – и она бросила куклу обратно на полку – небрежно, обиженно, уже слыша, как кто-то действительно открывает дверь в её комнату. В груди всё сжалось от дикой обиды – но Женя не хотела никому показывать своих слёз. Она была не вправе выбирать, с кем ей оставаться. Она никого не хотела обижать.

Но в последней попытке скрыться от приказа собирать вещи, девочка отступила к окну. Подняла голову, оглядывая необычную и любимую ею улицу. За время ссоры родителей уже заметно стемнело – это был такой насыщенный тёмно-голубой вечер, из тех самых июньских вечеров, которые сопротивляются тьме до последнего. Фонари были на грани того, чтобы зажечься. Прежде, чем они это сделали бы, Женя посмотрела на небо. Звёзды были так далеко, и им тоже было, в общем-то, плевать, есть ли в их честь планетарий на каком-то маленьком синем куске камня.

Снова всплыло перед глазами пустое и слегка чумазое от застаревшей пыли лицо тупой Лины.

– Ты ничего не чувствуешь, – повторила себе под нос девочка. Сглотнула застревающий в горле комок. – Хотела бы я быть на твоём месте.

– Женя? – раздался сзади голос. Девочка глубоко вздохнула, оторвала взгляд от улицы – моргнула, увидев, как разом вспыхнули фонари. Уже собралась обернуться, но краем глаза заметила что-то – какое-то движение.

Совсем близко. Очень ярко.

Слишком…

Почему-то вместо маминого лица перед собой Женя увидела тьму – и вместо тёплого ворса ковра под ногами ощутила нечто, похожее на свободный полёт.

И короткий удар.

Издалека, словно сквозь вату, послышался знакомый звук – звонок телефона. Такая слегка надоедливая мелодия из позапрошлого десятилетия. Этот звук странно отразился в голове, будто бы лёгким эхом, вибрацией.

– Ты можешь убрать свой телефон хотя бы на минуту? – мамин голос, осуждающий, но тихий. До девочки дошло – похоже, она упала в обморок. Может, родители подумали, что она сделала это демонстративно, но Женя точно помнила, как у неё отчего-то закружилась голова. Да и судя по вопросу, осуждение в мамином голосе было адресовано не ей: – Я ведь говорила – у нас есть дочь, мы должны думать о ней.

Кто-то коснулся плеч, подтягивая выше. Появились силы поднять почему-то слишком тяжёлые веки. Девочка уже была готова выпалить что-нибудь – может, по-детски попросить родителей перестать ссориться, может, попробовать сыграть на их чувствах – как бы это ни звучало, – чтобы остаться дома, но…

Слова застряли у неё в горле, когда она поняла, что родители сидят вовсе не рядом с ней.

Вернее – рядом, но не с ней.

Ещё вернее… Женя увидела саму себя со стороны. Мама сидела возле неё, каким-то образом оказавшейся уже не на полу, а на кровати, папа нервно стискивал в руке телефон, разрывающийся от чьих-то тревожных звонков.

Девочка подумала бы, что она оказалась в каком-то сне, как во множестве странных историй, которые она читала в Интернете, но случилось кое-что совсем уж дикое: она открыла глаза. Не она сама, а её тело, на которое Женя смотрела с… где она вообще?