На этот раз Антуан подчинился. Пит принял лист и снова сложил его в двое. Наблюдавший за ним Антуан и сам не замечал, как начал хмуриться:

– Питер, какие именно указания дал тебе герцог на мой счёт?

Пит поднял на него удивлённый взгляд:

– Я тебе уже это объяснял и ни раз. У тебя хорошая память. Уверен, ты помнишь.

– Уверен, ты сказал не всё.

– Ты не находишь, что я и так с тобой слишком откровенен?

– Ты хочешь, чтобы я тебе верил…

–… Нет, не хочу! – вдруг жёстко возразил Пит, но уже в следующую секунду смягчился и поинтересовался, – Так что мы будем делать дальше? Куда двинемся?

– Ты и сам знаешь, – нахмурился Антуан, – Валеньи. Этот Рон… Как думаешь, у него хватит наглости показаться на глаза мамы?

– Нет. Но ты прав, опасаясь его. Он мастер по расстановке капканов. Как быстро ты угодил в его ловушку здесь в Рунде! И она здесь не единственная…

От таких слов Антуан содрогнулся:

– Сейчас ты скажешь, что вчера… вчера за мной следили?!

– Нет, не думаю. Ты позавчера уложил в кровать Билла, думаю, именно он здесь оставлен за главного… Но впредь помни, такая возможность есть всегда. Вот твой брат Эжен остро чувствовал слежку. Легче было присматривать за собственной тенью в пасмурную погоду, чем за ним.

Антуан от досады поджал губы и стал быстро собираться в дорогу.

Они с Питом покинули Рунд уже через полчаса. Антуан гнал коня, признаваясь себе, что этот путь становится ему до боли знакомым. Рунд – Валеньи, он словно застрял между этими точками на карте. Решение ехать в Валеньи он принял ещё накануне вечером перед тем, как уснул. Пит всё-таки смог заставить его избавиться от лишних эмоций, трезво оценить ситуацию. Поставив себя на место отца, Антуан решил, что его первым действием было бы защитить жену. Возможно, он разминулся с отцом и в Валеньи, но ещё сохранялась надежда застать его там. И в любом случае, надо было убедиться в безопасности мамы.

В придорожных трактирах уже узнавали и его, и Пита. Над этим можно было бы и пошутить, если бы не мешало это щемящее чувство беспокойства, беспокойства о маме, о Викторе, Жане и Монсарах. Да, Антуан не без радости обнаружил, что у него уже стало получаться думать и о братьях, и о Монсарах как о действительно родных людях, без этой удушающей примеси сожаления, сожаления сразу о столь многом. А вот за отца он не беспокоился. Почему-то он был абсолютно уверен в его неприкосновенности. К тому же Пит, словно читая его мысли, как-то за обедом, во время одной из немногих остановок, заявил, что герцог находит особое удовольствие в измышлении различных вариантов, как бы больнее ранить графа де Лаган, именно ранить.

– "Мертвые боли не чувствуют" – это изречение я слышал от герцога много десятков раз, – сказал тогда Пит.

Питер. Он был рядом. Он, обязанный быть шантажистом, соглядатаем, стал ещё и опорой. Сейчас он был единственным действительно близким человеком. И он стал настоящим другом, хоть и не устаёт это отрицать. У Антуана начинала кружиться голова каждый раз, когда он пытался понять мотивацию Пита. Он чувствовал духовную близость с этим человеком, и тем страшнее была мысль о его готовности выполнить, как он говорил, любой приказ герцога.

Любой! Похоже, это пугало и самого Питера. Антуан чувствовал, что брианец торопится в Валеньи едва ли не больше него. Возможно, он спешит свести Антуана с отцом, и тем поскорее разрешить довлеющую и над ним дилемму?

Так, в тревогах, смятении и удивлении, Антуан снова совершил это путешествие, снова вместе с Питом…

–… Только теперь мы в самом деле путешествовали вместе, – с благодарностью в голосе заметил Антуан Питеру, когда они остановились на краю широкого поля, – Там за холмом начинается Валеньи.