Она поворачивается ко мне. И голос, главное, такой ровный… Не пойму собственных чувств. Я то ли злюсь на неё за эту холодность, то ли искренне недоумеваю. Осознание того, что бывший зэк — совсем не такое счастье, как успешный топовый чиновник, приходит запоздало. Предпочитаю думать, что это виртуозная игра с целью поддержания моей легенды.

— Пожелания? — вздёргиваю бровь. — Да, я бы не отказался от нормального обеда.

— Обеда? — она всё ещё в очках, но мне кажется, что там, под стёклами, её глаза округляются.

— А что? С этим какие-то проблемы?

Она закусывает чётко очерченную губу и косится на недешёвые часики на запястье.

— Нет. Никаких проблем. Но я раньше не бывала в этих краях и понятия не имею, где здесь можно нормально поесть.

— Да вон, вроде нормальное заведение.

— Шутите? Это же придорожная забегаловка.

— Мне доводилось есть в местах и похуже. — Неожиданно накатывает усталость. Я снова жму на кнопку и, когда стекло опускается, командую: — Остановите у ресторана.

Краем глаза замечаю, как она кивает. От этого волосы падают ей на грудь, будто лаская. Я стискиваю зубы. То, что ей приходится давать добро на каждую мою просьбу, бесит. Да всё бесит по факту. Я думал, что будет легче.

Выходить в жару нет никакого желания. Но жрать реально хочется так, что начинает подташнивать. Тормозим прямо под огромной деревяной вывеской «У Мыколы». Хлопают дверцы. Аромат борща сбивает с ног, стоит только выйти из тачки. Я иду на него, как бурундук Рокки из древнего Диснеевского мультика на сы-ы-ыр-р-р. В какой-то момент забываю даже о своей спутнице. О хороших манерах вспоминаю, лишь когда пальцы касаются прохладной ручки двери, ведущей внутрь. Пропускаю Евгению Александровну вперёд. Не знаю, что пахнет лучше. Или кто…

Девочка-официантка выбегает из-за стойки, радостно сверкая глазами, но её улыбка в значительной мере блекнет при виде меня. Может быть, она гадает, что связывает такую женщину и такого… мужчину. Остаётся лишь плотней сжимать зубы, чтобы её не одернуть. Ее любопытство понятно. Мы же в провинции.

— Нам бы столик у окна. И два меню.

— Да, конечно.

Два заламинированных листа, что спустя минуту ложатся на аутентичный рушник, покрывающий тяжелый деревяный стол, меню назвать можно если только с натяжкой.

— Мне борщ со сметаной, нарезку, жаркое… А компот с чем?

— Со свежими ягодами.

— Давайте. И водки, — заключаю, откладывая меню в сторону.

— Сколько водки-то? — вздыхает девица.

— Графин.

— Хлеб нужен? Пампушки? У нас вкусные, с чесноком и зеленью.

— Обязательно, — включается в диалог Евгения. — Штук шесть, да? — это ко мне. — Я тоже буду борщ. А холодец у вас настоящий?

— Самый что ни есть.

— Тогда холодец с хреном.

Чёрт. Ей удаётся меня удивить. Смотрю на Евгению Александровну чуть дольше, чем это следовало, и вдруг натыкаюсь на такой же изучающий взгляд усевшихся чуть поодаль от нас охранников.

— А фамилия, Евгения Александровна, у тебя есть?

Наверное, до неё доходит, что сидеть в помещении в солнцезащитных очках не самая лучшая идея. Она не спеша их снимает и, не глядя на меня, отвечает:

— Конечно. Воскресенская.

И вот, наконец, она поворачивается и… Наверное, она и носит очки, потому как знает, насколько отталкивающим её взгляд кажется окружающим. Под ним вмиг становится неуютно, как под рентгеном. Обычно так смотрят понравившееся кино, но никак не на человека. Да и вообще они какие-то ненормально большие. Её глаза… Подавив в себе желание отвернуться, бросаю:

— Воскресенская? Дочь самого Александра Николаевича?

— Александр Николаевич — мой отчим.

— Вот как? Тогда почему вы сами не возглавили этот проект?