В связи с этим невольно напрашивается мысль, что не случайно произошло крушение поезда, в результате которого Анна Александровна, ехавшая в первом от паровоза вагоне, оказалась на всю жизнь калекой. Это произошло 2 января 1915 года. У Анны Александровны был поврежден позвоночник, тяжело травмированы обе ноги (одна сломана в двух местах, другая раздавлена), железной балкой перебита лицевая кость, горлом шла кровь. Она была в безнадежном состоянии, и ее оставили умирать. Четыре часа она пролежала без квалифицированной медицинской помощи в маленькой станционной сторожке, согреваемая теплом шинели (на улице был двадцатиградусный мороз) и ласковой заботой простого солдата, который все это время держал ее голову у себя на коленях и молился о ее спасении. Приходя в себя после глубоких обмороков, Анна Александровна просила Бога лишь об одном – чтобы скорее умереть. Когда ее наконец-то перевезли в Царскосельский лазарет, был вызван Григорий Ефимович, который сам, ещё не оправившись после тяжелейшего ранения (ведь у него недавно был вспорот живот, так что кишки вываливались наружу), находясь в крайне истощенном, ослабленном состоянии, по свидетельству дочери, нашёл в себе силы встать с кровати и приехать к умирающей Аннушке, чтобы исцелить ее. «Она будет жить, но калекой», – произнёс Григорий Ефимович, развернулся и, ни на кого не глядя, пошёл прочь. Но путь его был недолог, т.к., пройдя несколько шагов, он потерял сознание и рухнул на пол, как бы символизируя, что и жизненный путь его скоро оборвётся.78

За несколько месяцев до крушения поезда Анна Александровна получила письмо от отца Иоанна Восторгова, будущего священномученика, горячего, пламенного патриота и защитника коренных начал Святой Руси. Он, несомненно, принадлежал к числу близких друзей Анны Александровны и Григория Ефимовича и в письме предупреждал Анну Александровну о грозящей лично ей опасности. Письмо было написано в связи с тяжёлым ранением Григория Ефимовича Распутина-Нового, которое произошло в результате покушения, совершенного Хионией Гусевой в селе Покровском 29 июня 1914 года.

«Протоиерей Иоанн Иоаннович Восторгов

Июня 30 дня 1914 г.

Москва, Пятницкая ул., д. 18

Достоуважаемая Анна Александровна.

Сегодня из Петербурга получил по телефону сообщение о поранении и смерти Григория Ефимовича, вечером читаю газеты о том же, и только в полночь от Николая Ивановича узнаю текст Вашей телеграммы: «Операция удачна, температура нормальная, перевезут в Тюмень». Итак, есть надежда, что злодеяние не достигло цели.

Трудно разобраться на первых порах в мотивах и обстановке преступления. Но ясно одно: человека затравили газетами, на нервнобольных людей воздействовали зажигательными речами в Думе и статьями в прессе буквально ежедневными, подготовили убийц… Я кое-что и даже важное знаю об одном неудавшемся намерении убить Григор. Ефимовича; об этом позвольте рассказать Вам лично, если позволите, но если Бог сохранит его жизнь, надобно быть ему осторожным. И Вам лично нужно иметь осторожность; опасность ближе, чем Вы можете думать и предполагать; она – и из мести выйти может, и из нервной психопатии может родиться. Когда я Вам лично расскажу о предупрежденной попытке убийства Григория Ефимовича и от кого она шла, то Вы ясно себе представите всю обстановку.

Я молчал об этом, во-первых, чтобы не показаться спасителем – а мое слово действительно предупредило злодеяние, во-вторых, я полагал, что все прошло и окончилось, что нет системы, нет плана, что была временная и единичная вспышка. Оказывается, я ошибался. Конечно, между этою попыткою и теперешним злодеянием и нет прямой и непосредственной связи, но что вообще мысль об убийстве живет, это уже несомненно, Вот почему первым движением моего сердца было написать Вам это письмо; уверен, что сказанное мною останется между нами.