Вере не спалось. Как бы она ни легла – всё было неудобно, да и тоскливые мысли не давали покоя. «Почему моя жизнь начинается именно так?» – в отчаянии спрашивала она кого-то невидимого. Если бы ещё пил только отец… Они бы тогда с мамой могли держаться вместе, и как-нибудь переносили бы это общее несчастье. Но ведь и она, мать двоих детей, стала догонять отца в этом безумном соревновании, на глазах опускаясь всё ниже и ниже. Как она постарела, подурнела за последнее время – а ведь и сорока ещё нет! Нервы расшатаны, настроение почти всегда угнетённое, в потухших глазах хандра и вялость. А что впереди? «Полная деградация личности», как в учебнике по анатомии… Безразличные, брезгливые слова. А попробуй-ка жить с этим рядом, наблюдая за тем, как с каждой выпитой бутылкой что-то умирает в твоём родном человеке, как этот самый близкий и любимый своими руками загоняет себя в могилу. Сколько раз пыталась Вера вразумить её, устыдить, напугать – все бесполезно. А Петька ещё такой маленький! Что с ним-то будет? Как уберечь его от судьбы беспризорных бродяжек и малолетних преступников, которых с каждым днём становится всё больше?.. «Быстрей бы школу закончить и на работу куда-нибудь устроиться, – всё чаще думала Вера, – Может быть, общежитие дадут – и будем мы жить с ним вдвоём…»

Петя грустно вздохнул во сне со второго яруса кровати, а Вера тихо заплакала. Во время запоев родителей, которые продолжались обычно больше недели, она плакала почти каждый день: от жалости к себе и брату, от стыда за отца с матерью, от страха перед тем, что ждёт впереди… Со стороны кухни послышалось шевеление и потом бормотание. Звякнула посуда. Через некоторое время раздался недовольный писк потревоженного баяна, несколько неуверенных аккордов – и потекли расхлябанные вариации мелодий отцовской молодости.

– Вот, зараза, сейчас всех разбудит, – про себя выругалась Вера и нырнула головой под подушку, пытаясь совладать с нарастающим, рвущимся наружу гневом на отца.

– Танька, эй, где ты там, дрыхнеш-ш-шь? – противный хрипловато-визгливый голос, который ничем не заглушить, не забить, словно звучал прямо в голове у Веры. – Опять мои папиросы выкурила? Ух ты, курва!.. Ладно, иди сюда… иди, говорю, стопочку налью…

Каждый раз в такие моменты Вера с ужасом ощущала, что в душе у неё живёт ненависть к собственному отцу, но ничего не могла с собой поделать. Еле сдерживала себя, чтобы не вскочить, не побежать сейчас же не кухню и не вцепиться в остатки волос на его лысеющей голове. Хотелось хлестать это животное по обросшим одутловатым щекам, изо всех сил колотить в дряблую грудь, бить, бить, бить…

К пьяной фальшивой игре присоединилось сиплое, надрывное пение: «Мы по всей зе-мле ко-чу-ем, на по-го-ду не гля-дим…» Вера села на кровати, склонив голову к коленям, сжатыми, так что впились ногти, кулаками сдавила уши и стала судорожно повторять, как учила её покойная уже бабушка Валя: «Боженька, помоги мне, Боженька, помоги…» Но злость на отца всё сильнее одолевала её, так что уже невыносимо было терпеть. Ударив себя несколько раз кулаками по голове, она заревела навзрыд, но сразу же задушила свои рыдания подушкой, чтобы не встревожить брата.

Десять лет назад Григорий Иванович Фомин не был алкоголиком. Выпивал, конечно, как все, по праздникам, но меру знал. На работу никогда не опаздывал, это для него было святое. Пошёл он по стопам отца, который в конце 1957-го года, покинув свою бедную деревушку, записался в одну из строительных бригад, чтобы прокладывать по здешнему болоту первые бетонные дороги, возводить здания и сооружения для секретного в то время стратегического объекта. Пришлось Ивану Никифоровичу, как он выражался, поморозить ж… в палатках да землянках, а как построили первые щитовые дома – приехала жена с двухлетним Гришей и грудной Ниночкой. Военный посёлок, ставший им домом, постепенно превращался в уютный маленький городок, к чему немало труда приложил и выросший в нём Григорий. Окончил он строительный техникум, отслужил срочную, и вернулся к родителям в М. – дома новые возводить. Сначала бригадой руководил, через несколько лет прорабом поставили. Когда Вера была маленькой и воспитательница вела их группу куда-нибудь за пределы детского садика, девочка всегда показывала своим подружкам на растущие, как грибы, панельные дома и горделиво приговаривала: «Это строил мой папа!»