Но почему ему, привыкшему наслаждаться злом, так больно? Почему так ноет сердце? Неужели он влюбился? Влюбился в эту истеричную польскую пани с болезненным цветом кожи? Нет, нет, он не доложен никого любить. Не имеет права любить, потому что его задача – губить. Рикардо улыбнулся:

– Любить – губить – похожие слова. Две буквы меняют смысл. Гу – губы… Надо ее поцеловать. Сейчас. Один раз и…

Он приподнимает лицо Глории, прикасается губами к ее губам. Она отталкивает его, яростно трет губы ладонью. В глазах ненависть. Рикардо вновь прижимает Глорию к себе и целует в губы. Долго, страстно…

Синьора Сандрелла что-то кричит ему в спину. Он не слышит. Не желает слышать, потому что сейчас он не здесь. Он в своем детстве. Он собирает оливки с сетки, растянутой под деревьями. Он набивает оливками рот, чтобы быть вечно юным, как эти четырехсотлетние деревья.

– Хочешь, я поделюсь с тобой тем, чем не смогут поделиться оливковые деревья? – хитро улыбаясь, спрашивает Джина.

Она намного старше Рикардо. Он влюблен в нее. Он ею любуется издали. Он ее боится. А она посмеивается над ним. Она толкает его корзину, а потом помогает собирать раскатившиеся оливки. Она прячет его одежду. Она строго выговаривает ему за любую мелочь. И вот теперь предлагает ему нечто. Он не решается сказать «да». Он не смеет сказать «нет». Джина хватает его за руку, увлекает за собой в прохладную тень оливковых деревьев, где нет никого. Она прижимает его к своей вздымающейся от быстрого бега груди и целует в губы. Он теряет равновесие. Летит в небеса. Джина отталкивает его, звонко смеется:

– Хочешь еще? – и, не дожидаясь ответа, дарит новый поцелуй, а потом еще, еще, еще… Рикардо ошалел от счастья. Он верил, что блаженству не будет предела, а Джина зло высмеяла его. И тогда он возненавидел всех женщин. Ненависть заняла главное место в его сердце. Месть стала смыслом его жизни, завладела его разумом. Рикардо не заметил, когда перешагнул черту и встал в ряды тех, кто требует искупления грехов кровью.

– Вендетта! – кричал его разум. – Вендетта!

Кровная месть заставила Рикардо покинуть Италию. Десять лет он был изгнанником. И вот…

– Рикардо! – голос синьоры Сандреллы срывается на крик.

Рикардо открывает глаза, смотрит на Глорию так, словно видит ее впервые. В ее глазах отражается блаженно-счастливое лицо мальчика с чистой душой, которому еще неведомо слово «вендетта».

– Рикардо, – синьора Сандрелла с силой дергает его за руку. – Ты сошел с ума. Ты забыл, что она – дочь нашего кровного врага?

– Нет, – отвечает он, понимая, что не желает больше никого убивать.

Он должен что-то сделать. Что? Дать Глории уехать? Увезти ее? Мысли мечутся. Нужно время, чтобы принять верное решение. А времени мало. У них только два дня.

– Я приказала подавать обед, – говорит синьора Сандрелла. Смотрит на бледное лицо Глории. – Вы устали, бедняжка. Морская вода в нашем бассейне успокоит и взбодрит вас. Искупайтесь и приходите в столовую.

Синьора Сандрелла подтолкнула Глорию в спину. Она сделала шаг, другой, третий… Подумала:

– Наверно, так идут на эшафот. Знают, что это последние шаги по земле. Последние… Но все равно идут.

Сквозь огненные вспышки отчаяния до Глории долетают слова Рикардо:

– Подаришь мне эту ночь?

Она отвечает: «Да» не из-за неизбежности финала, а из-за поцелуя, после которого она увидела перед собой другого Рикардо Маури. Нет, вначале она почувствовала, что он стал другим, а потом увидела его глаза, его просветленное лицо. Новый Рикардо показался ей таким родным, что перехватило дыхание. Если бы не грозный окрик синьоры Сандреллы, Глория призналась бы Рикардо в любви. Она сможет сделать это ночью, когда он придет в ее спальню. Может быть, эта ночь что-то изменит. А если нет, то…