Над небом, видным сквозь пейзаж,
Сквозь весь извечный морок наш,
По вере, делу и труду,
По нашей вере в чистоту
Нам всем воздашь,
Сполна воздашь.
2. Ветер и волны
(Иртышская набережная. Вечер. Одиночество)
Туманный берег. Сумерки любви.
Дождь пунктуально размечает плиты
На набережной. И почти забыты
Размолвки между мною и людьми.
Чем мы взрослей, тем чаще наяву
Мы ссоримся, как маленькие дети…
…Бессвязностью дождливых междометий
Описан мир, в котором я живу.
Незримая мне чувствуется связь
Меж ветром и волной, что нарастает.
Идет прилив, и время прибывает,
О берег, как о тишину, дробясь.
А ветер, с пляжа в город восходя,
Стирает с сада времени отметки
И вписывает дрожь ольховой ветки
В тончайшую параболу дождя.
Я – ветер. Ты – волна. Смиришься ты,
Приливу неба уступив покорно.
Так сумерки втекают в зелень дёрна
Чернилами, что с неба разлиты.
И некий неизвестный миру бес
Играет связью неба с жизнью светской,
Стремясь отождествить рисунок детский
И звёздные каракули небес…
В чернилах – облака. Пустынен пляж.
Один ребенок собирает камни.
Вернуть тебя… Познать себя… Куда мне!
Я – кто? Был – человек, а стал – пейзаж.
И в голову приходит лишь одно:
В разлуке, словно пёс, скулить негоже…
………………………………………………
Но звёздный холодок бежит по коже,
Когда Господь сквозь нас глядит на дно.
3. Ибо прах есмь
Я – просто пыль, хотя зовусь Андреем.
Я помню всех, кто проходил по мне.
Я помню, как был поднят суховеем,
Когда горел весь небосвод в огне,
И был весь берег пляжа в отпечатках
Твоих жестоких маленьких ступней.
Ты шла по мне, и было мне так сладко —
Я был твоей растоптан красотой.
И я с тех пор мечтаю – кротко, кратко —
Лишь о тебе, единственной, о той,
Чьи ноги нежно пачкал я когда-то
И целовал их, прячась под пятой!
Летят часы… Горит в лучах заката
Огромный небосклон, и шар земной,
Тяжёлый, покорился виновато
Любви, что правит Господом и мной,
Любви, что движет звёздами и пылью,
Что превосходит море глубиной.
Пусть я лишь прах – но мне дано всесилье!
Я поднимаюсь, как прибой земли,
Встают из облаков песчаных крылья,
Летят песчинки, словно корабли,
И мне земли и даже неба мало…
Но я хочу, чтоб я лежал в пыли,
Чтоб ты меня жестоко растоптала.
Я счастлив быть под каблуком твоим!
Я – всё, и я – ничто; конец, начало —
Во мне, во мне… Но эта слава – дым!
Мне тяжело от этой мёртвой славы,
И я твоей насмешкою целим.
Когда шумит прилив листвы кровавый,
Когда пляж тих и берега пусты,
Когда пророчит бурю клён стоглавый,
Я наряжаюсь в травы и цветы,
Я, глина, я, Адамова попытка,
Я – пыль от пыли вечной красоты!
Быть говорящей глиной – это пытка!
Ты попираешь шепчущий песок,
Как виноград, и чувства от избытка
Текут через края, как алый сок…
Он сладок, сок растоптанной гордыни!
Мой облик низок, а удел высок —
Настанет час, к тебе ревниво хлынет
Прилив земли и в пыль одну сольёт
Со мной… Ты прах – и в прах уйдёшь отныне!
Но в каждой клетке тела свет зажжёт
И в каждой капле крови след оставит
Зияние покинутых высот,
Которое тебя во мне прославит
И даст понять тебе, наивной, вновь,
Что нас покой посмертный не забавит,
Что даже пыли ведома любовь!
Трилистник за городом
1. Вкус земляники
Зелень заполнила сад, прихватив даже неба кусочек,
Чаша пространства полна блеском и щебетом птиц.
Ягоды сочно алеют на лучезарной лужайке,
Алость зари в их крови землю насквозь проросла.
Ягоду пробую я, имени сочно лишая,
Чувствую сладостный вкус – спорят во рту жизнь и смерть.
Там, где родятся слова, ягода плоть потеряет,
Душу иную найдёт, в теле не развоплотясь.
Жизнь – круговерть перемен, путь из утробы в утробу.
Но не ужасен сей путь, а вечно радостен нам.
Конец ознакомительного фрагмента.