– А когда пройдет? – Задала я самый важный вопрос.

– На данный момент развития медицины мы не можем вылечить эту болезнь. Только замедлить ее течение.

Мир внезапно рухнул мне на голову. Я была готова к долгому дорогостоящему лечению, к изнурительной борьбе, если потребуется, к госпитализации и долгим месяцам реабилитации. Но то, что говорила врач, совершенно не укладывалось в моей голове – то есть, лечения нет? И никто не говорит даже про ремиссию или попытки остановить болезнь? Замедлить течение – что это значит?

Я ждала, что врач продолжит со словами: “мы работаем над новым лекарством” или хотя бы что-то про редчайшие случаи выздоровления, как с раком мозга.

Вместо этого она сказала:

– Медицина развивается, но я не хочу давать вам ложную надежду. Болезнь может прогрессировать. А может быть, вы годами не будете замечать изменений. Посмотрим в динамике. А пока попробуем снять медикаментами вашу симптоматику и стабилизируем самочувствие. Но самое главное, пейте побольше воды и старайтесь не волноваться.

– И все? Получше ничего сделать нельзя? Все больные просто пьют воду, не волнуются и их больше никак не лечат?

– Лекарства есть. Но мы в самом начале нашего пути, и я не советую торопиться с пульс терапией гормонами. Гормоны не лечат, а только снимают обострения.

– И как долго я должна ждать? – Возмутилась я. – Пока у меня совсем ноги не откажут?

– Лиля, я понимаю, что вы обеспокоены, – моя вспышка агрессии не произвела на врача никакого эффекта, она осталась такой же спокойной, как и была. – Но нельзя прописывать химиотерапию при насморке. Вот и тут так же. Неверно подобранным лекарством можно гораздо больше навредить нежели помочь. Дайте время и себе, и мне. Я вдруг вспомнила слова Люси про время. Точно такую же фразу она сказала тогда, в горах. Но им всем легко говорить! Здоровые, счастливые! Время, время, время! Нет у меня времени! – Злые слезы стояли где-то в глотке. Но я постаралась справиться с ними и выдохнуть.

– А что со мной будет, ну, дальше? – Страшно было спрашивать, но я должна была знать!

– Как я уже сказала, у всех рассеянный склероз развивается по-разному.

– А в самом худшем варианте? – Врач явно не хотела давать однозначные ответы, а мне уже надоели её вежливые формы. – Что будет в самом конце?

– Паралич.

Юра крепко держал руль и неотрывно смотрел на дорогу. У нас была хорошая иномарка, вместительная, современная. Муж ею очень гордился, разговаривал, как c живой, заботился, но сегодня он вёл, не объезжая выбоины на дорогах и снежную жижу. Мне кажется, он наказывал машину за то, что у неё-то запчасти можно починить или в крайнем случае заменить! Не то, что у меня.

Был конец февраля. Двадцать первый век на дворе, человек уже слетал на Луну и создал атомное оружие, а против рассеянного склероза ничего сделать не может. “Нет лечения. Только замедлить” – сказала невролог. Неожиданно я осознала, что все это время вовсе не боялась рака мозга, наоборот! Я надеялась на него! Рак можно излечить: пройти курс химиотерапии, облучения, дать вырезать из себя опухоль, метастазы и всю злокачественную дрань. Рак давал надежду на новую и здоровую жизнь, чем не мог похвастаться рассеянный склероз.

Я практически слышала, как моя болезнь триумфально смеется и говорит: “Посмотри на меня! Я страшнее рака и могу сделать с тобой все, что пожелаю!”. Мне захотелось предъявить ему улики и доказать обратное, но на руках не было ничего. Даже надежды.

– Как ты? – Вопрос Юры вырвал меня из сюрреалистических картинок, в которых рассеянный склероз в железной кольчуге торжественно маршировал перед зубастыми антителами, давая им напутствия перед финальной схваткой с миелиновой оболочкой.