Опуская взгляд вниз, не скрывая своего одичалого удовольствия, любуюсь Сониной наготой. Лунного света хватает, чтобы восхититься главным в этом мире искусством. Мое извращенное восприятие ничего больше не признает. Только ее – мою любовную порно-мечту Соню Богданову.

А потом… Я замечаю очевидное уродство, которым она это искусство подпортила – еще одна гребаная татуировка. Под рукой на левом боку вертикальной надписью тянется вниз – «Любовь убивает». Единственное, что меня останавливает от того, чтобы конкретно так на нее не разораться – до боли понятный смысл этой фразы.

– Где еще? – все, что в глухом гневе выталкиваю.

– Что?

– Татуировки, блядь… Где еще наделала?

– Нигде… – краснеет так, что даже в полумраке разглядеть не проблема. – Только две…

Прикрываю ненадолго глаза. Перестройка дыхания, и снова ловлю взгляд. В каждом затяжном блеске молнии пью Соню изнутри.

– Не делай больше, – задвигаю требование, на которое, сам знаю, не имею права. Но промолчать не могу. – Прекрати.

– Да прекрати ты… Говорить… – вырывается у нее. – Саша… – в этом полустоне-полувсхлипе уже голая потребность.

А потому, когда возвращается полумрак, снова ласкаю физически. Трусь щетиной по нежной коже, впиваюсь в раздраженную плоть губами, раскатываю языком мурашки, сжимаю пальцами крохотные соски, с хриплым дыханием скольжу пальцами по дрожащему животу и стаскиваю с нее плавки.

– Боже… Саша… – стонет, когда касаюсь между ног.

– Блядь… Соня… – сиплю я, задыхаясь.

Знал, что она уже мокрая. Чувствовал это через белье. Но, как оказывается, полновесно потопа не оценил. Влаги столько, что можно напиться. Вставляя в ее орхидею два пальца, сразу же ощущаю пульсацию и сокращения. Толкнись пару раз, она взорвется.

– Блядь… Ты так течешь, будто после меня ни разу не кончала…

– Так и есть… Не кончала…

– Почему?

– Не знаю… Не возникало потребности…

– Блядь… Соня… Малыш… Как мне это перекрыть теперь?

Договорить она не дает. Подается ко мне, стремительно обнимает. Прижимается губами к моему уху.

– Забудь, забудь все… – шепчет с интуитивно понятным, близким мне самому отчаянием. – Просто люби меня сейчас, Саша… Пожалуйста…

И меня ебучей дрожью осыпает. Перебивает добрую половину нервных клеток. Адская бойня на самых высоких нотах. Задыхаюсь, но похрен. Пусть играет на них эта взрывная симфония, даже если она на самом деле – реквием. Распуская чувствительные волокна, как провода, которые уже никогда не натянуть и не врубить в работу обратно, приглушенно выдыхаю Соне в ухо малую дозу своей одержимости.

– Люблю. Несмотря ни на что.

Распахивая в ужасе глаза, Богданова запечатывает мне рот ладонью. Я просто снимаю ее со своих губ, прикладываю к груди и, не разрывая зрительного контакта, добиваю:

– Ты нужна мне, Соня… Во всех смыслах.

– Ты мне тоже… Нужен, Саша… – со вздохом сдается она. – Сейчас… – за это слово хватается, как за спасательный круг.

Еще надеется, что ночь крушения всех наших чувств не станет тем губительным возрождением, после которого не будет возврата к другой жизни даже в статусе зомби. Я же… Принимаю последствия, но ее ими пугать не спешу.

Сгребая Соню железной хваткой, которую просто нет сиюсекундной возможности ослабить, набрасываюсь на ее рот. И пока целую, чувствую, как прохладная ладонь сползает по моему взмокшему от напряжения торсу вниз.

Блядь… Она трогает мой живот.

Там тотчас нарастает огненная вибрация. Казалось бы, крепкие мышцы перебивает дрожью и скручивает какими-то невообразимыми спиралями. Член, конечно же, несмотря на всю свою мощь, жалкая тварь. Сходу скулит, зверюга, отчаянно выпрашивая ласку. И оголтелая болезненная пульсация лишь подтверждает начало острого приступа спермотоксикоза. Еще ни хрена не было, а семя грозит извергнуться наружу.