Наверное, это жестоко – спрашивать подобное. Но я не могу не спросить. Мне нужно понять.

В Сашиных глазах появляется блеск. Он не дышит. И не моргает. Смотрит на меня сквозь это стекло долгое-долгое мгновение.

– Я умер, – хрипит он. – И больше не воскресал.

По моей спине рассыпаются жгучие, как язвы, мурашки. От затылка и до самых ягодиц. Не скрывая этого, позволяю телу вздрогнуть.

– Ты вспоминаешь?.. Иногда… Нас… – шепчу едва слышно.

Звуки улицы в разы громче.

– Мне снится, – выдыхает Георгиев так же тихо. – Каждую ночь.

И снова его ответ вызывает у меня острую дрожь. На этот раз по всему телу она разлетается.

– Еще… Есть одна песня, – говорит он отрывисто. – Я слышу в ней нас.

– Скинешь мне?

– Угу, – выдает он.

И со вздохом поднимает взгляд куда-то выше моей головы.

– Мне пора возвращаться, – сообщает то, что я уже с мучительной тоской жду. – Насчет денег. Утром переведу. Ты в ответ ничего не будешь должна.

– Саш… – вырывается у меня задушено. – Не делай мне еще больнее.

Вижу и слышу, как тяжело сглатывает. А потом… Скупо кивает.

– Забери, – в моей руке оказывается злополучный браслет, отдав который две недели назад, я чуть не разодрала от отчаяния себе запястье – так не хватало этой значимой безделушки. Потому и сделала татуировку, заполняла ею пустоту. – Если не нужен больше, продай. Или выброси. Не хочу это делать за тебя.

И вновь Георгиев отшагивает, скрываясь от меня в темноте. Я машинально сжимаю браслет. Не знаю, что с ним теперь делать. Вроде бы и держать у себя не могу… Но как позволить Саше его выбросить?

А он… Понимаю, что больше Георгиев мне ничего не скажет.

И тогда я решаюсь сказать то, что изначально не хотела вываливать.

– Меня привезли на склад в порту. Я почти постоянно была в отключке, но иногда приходила в себя. Слышала, как они обсуждали, что все нужно сделать чисто. Утопить хотели, чтобы просто исчезла. Яхту уже готовили. Но вдруг появилась Людмила Владимировна. Спросила, кто отдал приказ, и отменила его, сделав упор на то, что весь криминал прикрывает она. Мне же, когда я окончательно пришла в себя на квартире у Лаврентия, был предложен выбор: молчаливое участие в ее постановке или возврат к смертельному приговору через ад насилия всеми теми ублюдками, которые изначально меня держали в порту. Эту же участь она сулила всем моим сестрам, включая самых маленьких.

Вдох. Выдох.

Все эти шумные процессы со стороны Георгиева исходят.

– И кто отдал первый приказ? – толкает он ледяным тоном, в котором не разобрать ни одной эмоции.

– Машталер Владимир Всеволодович и… Георгиев Игнатий Алексеевич.

Выдав это, наконец, разворачиваюсь и медленно убираюсь с места, где, я знаю, Сашу разбомбят новые адские эмоции.

Дома я запираюсь и долго стою у двери. Тяжело дыша, таращусь в глазок, боясь и одновременно надеясь увидеть, как на лестничной клетке вдруг вспыхнет свет.

Минуты тянутся долго, но неизбежно накручивают большой отрезок времени, после которого становится понятно, что Георгиев не появится.

Покидаю пост. Кормлю возмущенно мяукающего Габриэля. Принимаю душ. Закладываю стирку. А уже в кровати получаю обещанный месседж. Ждала, поэтому наушники держала наготове. Нажимаю на воспроизведение и, закрывая глаза, откидываюсь на подушку.

С первых же строк плачу. Весь текст пропитан такими сильными мужскими чувствами, что они меня накрывают и сносят, как шторм. К тому же я точно знаю, что Саша сейчас в дороге, но слушает эту песню со мной. Кажется, что рядом находится. Наполняет своими эмоциями. И меня, вкупе со своими, от лютого переизбытка буквально разрывает на куски.