Алексей поспешно отогнал эти мысли. Маврушкиным полагался самый большой куш: восемь миллионов. Таисия застыла у счетной машинки. Дама в розовом к этому моменту утомилась, поскольку отдельные купюры все время выскакивали обратно.

– Навыка нет, – пожаловалась она. – Вы уж сами.

И Таисия принялась считать деньги. С порога за ней внимательно наблюдал Кит. Делала это Маврушкина крайне неловко, все время сбивалась, и купюры у нее выскакивали обратно чаще, чем у «розовой кофточки». Алексей почувствовал, как заныли виски. В переговорной было душно, нервно, процесс явно затягивался. Все уже начали терять терпение.

– Ну, все, наконец? – не выдержала Верещагина. Она была старше всех, и ей было особенно тяжело.

– Вроде все, – тяжело вздохнула Таисия. Ей и самой уже было неловко. Деньги она считала долго. Маврушкина аж взмокла.

Сидевшая ближе всех Терентьева торопливо принялась запихивать пачки пятитысячных в конверт. Ее помощница из коридора сказала, что надо поторопиться занять очередь в депозитарий, народу не убавилось. Все еще больше разнервничались.

Альбина Андреевна со вздохом сбросила звонок сына. У него, видимо, начался просмотр одной из квартир, и возникли вопросы. Зазвонил телефон у Кита, но он не сбросил звонок, а тут же нырнул вместе с мобильником в коридорчик. Все эти детали Алексей впоследствии напряженно вспоминал: кто как себя вел?

Таисия беспомощно оглянулась: присесть было некуда.

– Вы уж сами, – сказала она, как и давеча Алексей.

Конверт с восемью миллионами заклеивала сидевшая ближе всех Терентьева. Она же на глазах у семерых человек, все уставшие, взмокшие, измученные ожиданием и затянувшейся процедурой пересчета миллионов написала на конверте, по ленте, которой запечатали «бандероль»: восемь миллионов рублей.

Таисия, нагнувшись, неловко поставила свой безликий крючок. Вернулся Маврушкин:

– Уже заклеили? Леха, ты видел, что в конверте деньги? Тебе я доверяю, потому что ты бывший мент, – хохотнул Кит.

– Как мент?! – взвился Верещагин.

– Я раньше служил в органах, – внимательно посмотрел на него Алексей.

– Наркотиками, что ли, занимались? – криво усмехнулся Макар Верещагин.

– Почему сразу наркотиками? Я сыщик. Уголовка, – невозмутимо сказал Леонидов.

Верещагины, мать и сын, аж позеленели. А «розовая кофта» стала пунцовой, лицо одетой в нее дамы. Алексей поймал уничтожающий взгляд Верещагина, брошенный на риелтора: «Почему я этого не знал?!»

В переговорной возникло смятение. Все вдруг еще больше занервничали.

– Какая разница, кто где работал? – Альбина Андреевна поднялась.

Алексей видел, как ей не терпится выйти. Она должна была поговорить с сыном, но не могла обсуждать подробности новой сделки при посторонних, тем более, при трех риелторах. Все они были Альбине Андреевне конкурентами, даже очаровательная Юленька.

– Идем закладывать ячейку? – сунулась Терентьева.

– Нет, сначала в кассу, – Альбина Андреевна бросила на нее уничижающий взгляд. – Вы, дорогуша, позабыли, что надо еще ипотечные деньги получить. А ведь это ваш клиент.

Терентьева вспыхнула от досады. Еще бы! Ее ведь уличили в непрофессионализме. Алексею она нравилась все меньше. Он отметил одутловатое лицо, мешки под глазами, подрагивающие руки. И сделал вывод: «И в самом деле пьет. Держится пока, но по ее жестам видно, как ей не терпится выпить. А для этого надо поскорее отсюда выйти».

Народу в кассу тоже было полно. В эти мартовские дни в основном и шли в кассу да в депозитарий. Покупали и продавали валюту, забирали деньги и ценности из ячеек, в зависимости от того, кто и как понимал сложившуюся ситуацию.