Даже Заботину не разрешалось входить в шифровальную комнату до тех пор, пока Гузенко не завершал процесс шифрования донесения в Москву. Оригиналы всех донесений подлежали отсылке в Москву вместе с другой почтой, которую забирали курьеры, два-три раза в неделю отправлявшиеся в Советскую Россию на морских судах, отплывавших от берегов Северной Америки. В условиях военного времени на это путешествие иногда уходило до пяти месяцев.

И хотя Гузенко заявил, что дезертировал по политическим мотивам, основной причиной его бегства стала допущенная им оплошность, в наказание за которую его было приказано отозвать обратно в Москву. Опасаясь возможных последствий и не желая менять относительный комфорт, к которому он привык в Канаде, на трудности и лишения, характерные для жизни в советской столице, в ночь на 5 сентября 1945 года Гузенко бежал, прихватив с собой из шифровальной комнаты самые ценные, по его мнению, документы.

Вклад, внесенный Гузенко в операцию «Венона», был двояким. Во-первых, для американских криптоаналитиков значительный интерес представляли украденные им материалы, среди которых были открытые тексты более ста шифртелеграмм, отправленных канадской резидентурой ГРУ в Москву и полученных ею оттуда. Во-вторых, Гузенко был довольно хорошо знаком с шифрсистемами, которые использовала резидентура ГРУ в Оттаве.

Однако знания, которыми поделился Гузенко, мало помогли сотрудникам АНБ при криптоанализе шифрсистем ГРУ. А среди шифртелеграмм, перехваченных при проведении операции «Венона», американским криптоаналитикам не удалось найти ни одной, которой можно было бы поставить в соответствие какой-то из открытых текстов, похищенных Гузенко. В этом не было ничего удивительного, поскольку в распоряжении АНБ были только шифртелеграммы канадской резидентуры КГБ, к переписке которой с Москвой у Гузенко не было доступа[46].

Таким образом, предательство Гузенко не позволило американцам существенно продвинуться в решении проблемы вскрытия советских шифров. Поэтому соотнесение масштаба потерь, понесенных советской разведкой в 1940-е годы, и реальной значимости рядового шифровальщика заставило Чикова заподозрить неладное. Внимательно изучив документы и сопоставив факты, он пришел к выводу о том, что, помимо Гузенко, был еще один предатель, причем в иерархии советской разведки этот изменник явно занимал не самую низшую ступень. Но вычислить его не удалось до сих пор…

Тот размах, с которым советская разведка действовала в 1940-е годы в США, в значительной степени основывался на подготовительной работе, проведенной американскими коммунистами в предыдущее десятилетие. Американская коммунистическая партия изначально была основана именно как руководящий орган революционного движения в стране. На партийном съезде, на котором в 1919 году был принят манифест о создании партии, в частности, отмечалось, что «коммунизм ставит своей задачей не захватить власть в буржуазном парламентском государстве, а завоевать и уничтожить его… Необходимо, чтобы пролетариат создал свое собственное государство для сдерживания и подавления буржуазии».

Сначала американские коммунисты действовали на вполне легальных основаниях. Они публично заявили о своих намерениях на открытом съезде. Гонения на коммунистов, собравшихся на свой учредительный съезд, со стороны правительства США выразились лишь в том, что полицейские конфисковали у участников съезда букеты из алых роз и портреты коммунистических вождей. Однако через несколько месяцев, когда по США прокатилась серия террористических актов, в качестве ответной меры правительство отдало приказ о задержании и выдворении из страны радикально настроенных коммунистов, не являвшихся американскими гражданами. И поскольку коммунистическое движение в США объединяло главным образом иммигрантов, не имевших американского гражданства, эта ответная мера представляла для него серьезную угрозу. Американские коммунисты ушли в подполье. Членов КПА не надо было особо уговаривать перейти на нелегальное положение. Имея перед собой в качестве примера для подражания глубоко законспирированную партию большевиков в царской России, американские коммунисты считали заговорщицкую деятельность естественной линией поведения для участников революционного движения.