Наконец, преодолению натянутости в двусторонних отношениях мешали неоднократно высказывавшиеся с венгерской стороны претензии в связи с излишней «развязностью» югославских дипломатов, контактировавших в Венгрии с разного рода «нежелательными» элементами. Секретарь ЦР ВПТ Лайош Ач говорил 12 января 1956 года советскому послу Ю. В. Андропову, что «югославская миссия в Будапеште поддерживает тесные связи со многими лицами, неприязненно и даже враждебно настроенными по отношению к народно-демократическому режиму». Именно на основе этой информации строились, по его мнению, донесения о положении в Венгрии и о развитии венгеро-югославских отношений, посылаемые в Белград. Особое недовольство вызвал тот факт, что югославская миссия, получив из Белграда текст лекции, прочитанной Э. Карделем в Норвегии[276], стала распространять его в учебных заведениях Будапешта. Л. Ач назвал странными подобные действия югославской миссии и посланника Солдатича, который, как он считал, своей деятельностью «слабо содействует улучшению и укреплению венгеро-югославских отношений»[277]. О «засоренности дипломатического аппарата и журналистских кругов Югославии неблагожелательными элементами», о настроениях югославских дипломатов как не соответствующих задачам улучшения отношений с Венгрией, примерно в те же дни, 19 января, говорили советнику посольства СССР В. Астафьеву в балканском отделе МИД ВНР[278]. Не только официальный Будапешт, но и советских эмиссаров весьма раздражали «нездоровый» интерес югославских дипломатов к событиям внутриполитической жизни Венгрии, их склонность задавать «провокационные» вопросы – о судьбе вдовы Райка и т. д. Подобного рода вопросы югославских коллег тщательно фиксировались советскими дипломатами, найдя отражение в справке посольства СССР в Венгрии от 23 августа 1956 года под красноречивым заголовком: «О деятельности работников югославской миссии в Будапеште, мешающей нормализации венгеро-югославских отношений»[279]. По жанру она более всего напоминает донос. Впрочем, оценивая различного рода трения между югославскими дипломатами и венгерскими функционерами, МИД СССР по крайней мере до середины лета – начала осени 1956 года не всегда был безоговорочно склонен становиться на сторону последних. В справке МИДа, относящейся к ноябрю 1955 года, например, отмечалось: «ослаблению напряженности отношений между Венгрией и Югославией препятствует тот факт, что венгры недостаточно тактично относятся к югославским дипломатам. По наблюдениям румынского посла в ВНР Клежа, венгерские товарищи недружелюбно относятся к югославам; работники МИД ВНР на приемах говорят с ними в повышенном тоне, часто спорят по пустякам, иногда проявляют грубоватость. Со стороны же югославских дипломатов в отношении венгров наблюдается определенная предубежденность»[280].

Новая ситуация в развитии венгерско-югославских отношений возникла после XX съезда КПСС (14–25 февраля 1956 года). При всей непоследовательности в выявлении сущности сталинизма решения XX съезда дали мощный импульс реформаторским силам в странах советского лагеря, ведь критика тех или иных сторон тоталитарной системы, за которую прежде представители оппозиционно настроенной интеллигенции подвергались нещадным гонениям, вдруг получила неожиданную поддержку из самой Москвы. Что касается югославских коммунистов, то они связывали с XX съездом КПСС надежды на более решительную критику Сталина и, в частности, публичное возложение на него ответственности за разрыв советско-югославских отношений в 1948 году[281]