Напутствия, полученные в Москве, придали Ракоши уверенности в борьбе с оппозицией. Происходят исключения из партии. Инициируется шумная кампания в прессе. Но курс на ужесточение вызывал сильное противодействие, даже в партаппарате. В конце июня на внеочередном пленуме едва ли не половина членов ЦК колебалась при обсуждении резолюции, осуждающей Кружок Петёфи, некоторые влиятельные партийцы открыто высказывались против. На ряде предприятий рабочие угрожали забастовкой. Андропов в своих донесениях вновь и вновь упрекал венгерских лидеров в недостаточной твердости. Но обстановка в стране уже настолько накалилась, а позиции Ракоши настолько ослабли, что он теперь едва ли мог при всем желании пойти по пути ужесточения, как советовал венгерским лидерам, проезжая несколько позже через Будапешт, албанский партийный руководитель Энвер Ходжа[30].

В начале июля Андропов был ознакомлен с письмом бывшего шефа венгерской госбезопасности Габора Петера из тюрьмы с явным компроматом на Ракоши, который непосредственно руководил выбиванием показаний из политических заключенных, редактировал текст обвинительного заключения по делу Райка. Э. Герё и некоторые другие влиятельные партийцы к этому времени в беседах с послом все более определенно выражали сомнения в целесообразности прежней ставки Кремля на Ракоши. Венгерское руководство, как говорил 11 июля Андропову И. Ковач, «связано в решении вопроса о тов. Ракоши советами, которые были даны тов. Сусловым», оно не хочет действовать вразрез мнению КПСС. Но обстановка за прошедший месяц изменилась и на предстоящем очередном пленуме ЦК вопрос о Ракоши после зачтения письма Г. Петера может встать гораздо более остро, чем ожидалось в дни пребывания Суслова в Будапеште. Значит, есть нужда в новых советах Москвы. Надо ли на пленуме, докладывая, как было запланировано, об итогах работы комиссии по делу Фаркаша, огласить письмо Петера? Что делать: пойти на обман пленума или поставить Ракоши в явно безвыходное положение? Ведь при существующем раскладе сил после оглашения письма на пленуме оставить его во главе партии будет едва ли возможно, это окончательно подорвало бы влияние руководства, и пленум на это не пойдет. Андропов все это понимал[31], но снова попытался уклониться от совета по существу дела. В Москву он докладывал о принятом венгерским руководством решении перед пленумом обсудить письмо Петера на Политбюро в присутствии самого Ракоши. По мнению посла, такое обсуждение заставило бы членов Политбюро более четко определить свои позиции, а Ракоши помогло бы увидеть реальное положение дел. Андропов осознавал, что письмо Петера было инициировано именно с прицелом на оглашение его перед партактивом для полной компрометации Ракоши, уже лишившегося к тому времени поддержки большинства своих соратников[32].

Движимые инстинктом самосохранения, эти люди действительно, хотя и с оглядкой на Москву, но упорно и последовательно подготавливали уход первого секретаря, стараясь придать ему, по возможности, форму наименее болезненную для себя. По сути дела, они пытались спустить конфликт на тормозах, чтобы избежать на пленуме открытого «бунта на корабле» со всеми непредвиденными последствиями. Как и подобало послу, Андропов по-прежнему руководствовался рекомендациями вышестоящего лица, в данном случае Суслова. Поэтому, подробно проинформировав Москву о содержании своих бесед с венгерскими функционерами, он не только не решился выступить с какими-либо собственными предложениями по вопросу, далеко выходившему за рамки его полномочий (даже намек посла на нецелесообразность дальнейшей поддержки Ракоши мог бы показаться наверху явным превышением им своих прерогатив, вмешательством «не в свое дело» и никак не мог бы понравиться в Кремле), но лишь повторил звучавший в прежних его донесениях вывод: «наши друзья до сих пор слабо реализуют данные им советы… о проведении твердой линии в отношении враждебных элементов и демагогов»