. Проблема истинного вклада рабочих в «Антологию» остается открытой. Например, Пранасу Яцкявичусу (Моркусу) на вопрос «Там все стихи написал ты?» Ерофеев ответил: «Да, все сам»[251].

Некоторые из стихотворений, вошедших в «Антологию стихов рабочего общежития», сохранились. Приведем здесь три из них, впервые опубликованные Борисом Успенским.

Автором первого значится Василий Павлович Пион:

Граждане! Целиком обратитесь в слух!
Я прочитаю замечательный стих!
Если вы скажете: «Я оглох!»,
Я вам скажу: «Ах!»
Если кто-нибудь от болезни слёх,
Немедленно поезжайте на юх!
Правда, туда не берут простых,
Ну, да ладно, останемся! Эх![252]

Второе стихотворение с заголовком «Инфаркт миокарда», подписано псевдонимом «Огненно рыжий завсегдатай», который сразу же и раскрывается – автором числится А. А. Осеенко:

Сегодня я должен О. З. <очень заболеть>
Чтобы завтра до вечера Л., <лежать>
Мне очень не хочется С. <спать>
Но больше не хочется Р. <работать>
С утра надо выпить К. Д. <кило денатурата>
Потом пробежать К. Э. Т. <километров этак триста>
И то, что П. З. М. Ц. Д.
З. С. У. Б. В. С. А. Т.[253]

Жанр третьего стихотворения обозначен как эпиграмма, авторы Ряховский и Волкович, а обращена эта эпиграмма к самому Ерофееву:

Ты, в дни безденежья глотающий цистернами,
В дни ликования – мрачней свиньи,
Перед расстрелом справишься, наверное,
В каком году родился де Виньи![254]

Чтобы у читателя не возникало иллюзий относительно достигнутого в случае Ерофеева духовного единения интеллигента и простого народа, приведем здесь откровенный фрагмент из ерофеевской записной книжки 1966 года: «…мне ненавистен “простой человек”, т. е. ненавистен постоянно и глубоко, противен и в занятости, и в досуге, в радости и в слезах, в привязанностях и в злости, и все его вкусы, и манеры, и вся его “простота”, наконец»[255]. Очевидно, Ерофееву были абсолютно чужды как толстовская последовательная программа просвещения «простого человека», так и страстное толстовское желание опроститься самому. Может быть, поэтому он и не испытывал никаких трудностей при общении с «простыми рабочими»? Тон и стиль этого общения попытался передать в своих, к сожалению, чуть беллетризованных воспоминаниях о Ерофееве и Вадиме Тихонове Игорь Авдиев: «Не успели мы шлепнуть по маленькой, в комнату к нам стали всовываться коллеги Вени, работяги. Они были стыдливы. В них не было наглости и панибратства.

– Ну-ну, заходите, суки, – нехотя разрешил Веня. – Нальем им чуток? – Мы с Вадей согласились.

В комнату наползло человек пять-шесть. Что это были за люди? С ревнивым интересом я вглядывался в этих людей. Тихонов всех знал, он работал с ними. С Тихоновым они были на равных. А к Вене они относились с почтением.

Один из работяг, выпив, начал спрашивать у Вени что-то “умное”.

– О дурак! Откуда ты это взял? – отмахнулся Веня.

– Да ты же, Веничка, сам советовал почитать… – виновато промямлил пожилой обормот… – Вот я и взял в библиотеке книгу. – Вот – “Давид Строитель”…»[256]

11 ноября 1957 года Ерофеева уволили из «Ремстройтреста» за систематические прогулы. При этом «Стройтрестовское начальство настрочило на Ерофеева несколько доносов в местную милицию с требованием “принять меры” <…> И милицейское начальство запретило ему покидать место обитания – общагу строительных рабочих в Новопресненском переулке – до рассмотрения заведенных на него дел в местном райсуде. Узнав об этом, Ерофеев из общаги спешно бежал и перешел на нелегальное положение»[257].

Тем не менее в Москве Ерофеев прожил до лета 1958 года, успев поработать кочегаром и подсобным рабочим в пункте приема стеклотары