Но при всех издержках в Венеции были терпимы к евреям, как нигде в Европе. К евреям относились терпимо, возможно, потому что они приносили доход. Не следует забывать о принципе коммерческого расчета, пронизавшем жизнь Венеции. Евреям разрешалось открывать торговые заведения только при условии уплаты высоких пошлин. Торговля, которая пришла в Венецию благодаря еврейским купцам и лавочникам, приносила огромную пользу венецианцам. Родня венецианских евреев зачастую отправляла в этот город свои капиталы. Во времена частых кризисов на гетто ложилось бремя высоких налогов. В первые десятилетия XVII века считалось, что общий доход, полученный от гетто, равнялся примерно 220 000 дукатам, сумма гораздо большая, чем любая собранная в венецианских заморских материковых колониях.

Но важны не только налоги и дукаты. Есть и нечто более возвышенное. Знаменательно, к примеру, что и венецианцев, и евреев отличали священное почитание Закона и святая вера в свой народ. И те и другие были озабочены судьбой родной территории как общинного наследия. И те и другие полагали, что их Своды законов представляют собой договор между Богом и людьми. И те и другие чтили своих предков и с необычайным уважением относились к обычаю и традиции. Евреи знали, что зависят друг от друга, и общественная жизнь считалась даже более священной, чем частная, – из-за общей цели и необходимости самосохранения. Разве это не напоминает венецианское государство? Эти две культуры были отражением друг друга.

Некогда в Венеции было множество садов. В XVI веке их насчитывалось пятьсот, уютно расположившихся в городе и живущих своей свежей, полной чудесных ароматов жизнью. Однако Казанова в XVIII веке замечает, что «сад в Венеции редкость». В середине XX века, судя по подсчетам, их сохранилось всего шестьдесят. С тех пор это число могло уменьшиться. Но в Венеции все еще есть сады, уединенные и тихие, защищенные стенами и воротами, зеленые оазисы в каменной жизни города.

В прежние времена в маленьких садах росли лиственницы, кипарисы или лавры. В больших садах были разбиты цветочные клумбы, посажены аллеи фруктовых деревьев, на которых висели клетки с певчими птицами для создания иллюзии идеальной природы. В большинстве садов имелись храмы, фонтаны, тщательно спланированные веранды. По улицам и площадям плыл аромат фруктов, жасмина и вечнозеленых вьющихся роз.

Любовь венецианцев к цветам можно сравнить только с их любовью к зданиям. Здесь были разносчики-продавцы гладиолусов и тубероз, других цветов, выращенных на материке.

Описывая их в 1623 году, сэр Генри Уоттон создал новое английское слово florist  (цветочник). Оно легко вошло в словарь. В день Святого Марка у молодых венецианцев было в обычае дарить возлюбленной розовый бутон. В запечатленных на холсте изображениях Венеции XV века видны бесчисленные горшки гвоздики, загромождавшие подоконники. Но вкусы меняются. В первые десятилетия XX века цветком Венеции стала аспидистра. Здесь был все же один местный цветок. Fiore di barena  (цветок отмели, что на лагуне), одевающий болота фиолетовым плащом. Он оставался символом тех времен, когда Венеция была всего-навсего частью дикой, нетронутой природы.

В самой лагуне были острова-сады. В XV веке преобладали виноградники и монастырские сады. Остров Джудекка до последнего времени был раем для садов. На острове Торчелло росли виноградные лозы и гранаты, олеандры и акации, фиги и бузина; он обладал плодородной почвой, подходящей для маиса и артишоков. Когда-то оливковые деревья росли по всей Венеции. Остров Кастелло, где стоит кафедральный собор, некогда назывался Оливоло. Оливковое масло было прибыльным товаром.