Чем дольше ждешь, тем светлее становятся волосы, поэтому важно не ошибиться с дозировкой. Как-то раз мы не выждали, сколько надо, и, по мнению мамы, все ее усилия пропали даром. А если ждать слишком долго, волосы станут желтыми, как солома, – передать не могу, какой это будет кошмар. Поэтому я всегда прошу маму закончить окрашивание раньше времени, чтобы свести риск к минимуму: тут приходится быть настойчивым, это вопрос характера. После окрашивания мама смывает зелье горячей водой, запах от него своеобразный, надо открывать окно и долго проветривать. Наконец, мы высушиваем волосы и смотрим, что получилось. Это такой напряженный момент! Вы не представляете, как мне страшно, когда я подхожу к зеркалу: вдруг я увижу там чудовище? Или Клода Франсуа. Но в тот раз цвет получился неплохой. Ну, во всяком случае, не яркий. Что называется, пепельный.

Иногда я говорю папе, что мне не нравится краситься, что это все же как-то неестественно, а он отвечает, что это, наоборот, очень даже естественно, потому что у меня кожа блондина. К тому же у него самого в детстве были очень светлые волосы, так что мы просто исправляем небольшую погрешность природы. Как если бы моя изначальная ДНК потерялась по дороге, и эта уловка открывала мне доступ ко всем моим генетическим сокровищам. Папа любит громкие фразы; когда у него приступ красноречия, он не всегда знает, что именно хочет сказать, но это его не пугает, он с энтузиазмом берется за дело и в итоге более или менее ловко выкручивается. Наверно, это у него профессиональная деформация личности. В итоге у меня в голове все смешивается – доводы за и против, «вероятно» и «вряд ли», «наверно» и «возможно», но завершается наша дискуссия всегда одинаково – появлением какого-нибудь нового оттенка, и каждый следующий светлее предыдущего. Так или иначе, для меня главное, чтобы об этом никто не догадался. И если однажды кто-то, кроме меня, прочтет эти строки, – а случиться может все, и разрушительное землетрясение из-за сдвига тектонических плит, и мощный ядерный взрыв с массовым исходом беженцев (статистика безжалостна: такое МОЖЕТ произойти), и даже поспешный и беспорядочный переезд с квартиры на квартиру, короче, если кто-то раскроет эту тетрадь, пусть он никому и никогда не рассказывает, что мне красят волосы. В американских фильмах парню, который хочет помешать чьей-то свадьбе, обычно говорят: либо выкладывай все сейчас, либо умолкни навсегда, а я скажу так: будь добр, захлопни пасть и держи ее на замке до скончания века. Если проболтаешься, я в ту же минуту умру от позора.

Когда я сегодня утром во дворе лицея опять встретил Полин, ее взгляд задержался на моих волосах, или, по крайней мере, мне так показалось. К счастью, она не стала говорить об их цвете, а то бы я рассыпался на мелкие кусочки от ужаса. Возможно, я становлюсь параноиком. Клянусь, я отдал бы все на свете за то, чтобы в этот момент у меня на голове была бейсболка, пожертвовал бы на благотворительность все свои деньги, теннисные ракетки и даже коллекцию киноафиш. Кроме афиши «Таксиста» – извините, но эту я оставлю себе. Дело даже не столько в афише, сколько во фразе, которая написана на ней по-английски. Я ее перевел: «На каждой улице каждого города в этой стране есть ничтожество, мечтающее стать кем-то». Вообще-то по-английски это звучит лучше. И видишь Роберта Де Ниро, который в полном одиночестве идет по улице бедного квартала. Он выглядит грустным. Я часто чувствую себя в точности так же, как этот таксист, хоть у меня и нет еще водительских прав. Но в тот день, когда Полин заговорила со мной, у меня было ощущение, что она села в мое такси, на переднее сиденье, и теперь мы с ней совсем рядом.